Вот на что я обратил внимание: все наши более-менее заметные государи начинали свое правление непременно с замысла великих реформ и приближения к себе вольнодумцев. Что Иван Грозный с его избранной радой, что Екатерина II с ее Уложенной комиссией, что Александр I его негласным комитетом.
Однако все потом столь же непременно заканчивалось разгоном сподвижников-реформаторов, опричниной, запретом подданным жаловаться на притеснения, военными поселениями и аракчеевщиной.
Справедливости ради надо сказать, что те же государи в то же время отличались заметной активностью на ниве просвещения.
Секрет такой непременной повторяемости процесса от возвышенных помыслов об освобождении народа до воздвижения новых узилищ и университетов весьма прост. Даже не приступив к практическому началу осчастливливания подданных свободой, государи быстро начинали понимать, что народ к вольности не готов и может употребить ее не по назначению. То бишь, не для мирного землепашества-ремесленничества и славословия мудрости государевой, а для кабацкого загула с непременно бунташным похмельем. А потому народ надо сначала приучить к порядку, просветить, а потому уже наделять свободой. К чему, помолясь, государи и приступали с завидным рвением.
Однако, судя по печальному концу династии Романовых, труды сии оказывались не всегда успешными. Нет-нет, да случался и сбой. Правда по причине, прежде всего от государей и зависящей. Стоит замешкаться с бдением о народном благоденствии, то бишь выпустить узду его направляющую, как понеслись залетные!
Видимо учтя, сей печальный опыт монарших начинаний, большевики подошли к делу иначе. Просвещение они даже и усилили, однако с приуготовлением народа к вольностям решили вовсе покончить. Свобода есть осознанная необходимость, а раз по замыслу ваятелей новой жизни у народа могла быть только одна нужда – верить в светлое будущее, то можно было вполне считать текущее состояние полной и совершенной свободой.
Поначалу дабы ускорить процесс народного освобождений путем возложения на него необходимости большевики даже кинулись в физиологию. Стали делать разные опыты по скрещиванию обезьян с человеком и пересаживать обезьяньи органы для получения должной трансформации homo sapiens в homo nuvel или soveticus. То бишь, человека новой формации, у которого одобрение властей заложено на генетическом уровне и приобретает характер чисто физиологического процесса.
Впрочем, с этими опытами у них что-то не cклеилось. А потом и вовсе стало ясно, что c переделкой людей можно не заморачиваться. Вековая селекция таки вывела вполне подходящего для великих державных замыслов человека – послушного и одобряющего все, что исходит от государства. То есть оно, конечно, может ему и не нравиться, однако непременно и верноподданнически будет одобрено.
К тому же выведение новой породы человеческой прошло еще и как бы с бонусом для селекционеров. Человек сей новый напрочь отказывается от возможности прейти из верноподданического состояния в гражданское и о свободе даже не помышляет. Не дай боже ему предложить оную! Ничего хорошего тому не будет. Александра II крестьянского освободителя убили. Столыпина, вознамерившегося довести освобождение крестьянства до конца, постигла та же участь. Да и сам большевистский переворот 1917 года и гражданская война были ничем иным, как чисто народной отрыжкой на невесть откуда свалившуюся февральскую ненужную вольность.
И в конце 90-х годов народ наш сам сдал свою свободу: пользуйтесь, господа, уж больно хлопотное это дело, мы к нему не привычные! А всяких там сахаровых и гайдаров, кои нас к смуте подстрекали, мы ужо приструним и избранникам своим настрого накажем не потакать вольнодумцам.
Так что не знаю как вам, а мне совсем не удивительно, что депутаты Госудмы отказались почтить память Егора Гайдара. Я даже думаю, что это решение вполне можно назвать триумфом российской демократии. А чтоб неповадно было другим реформаторам идти супротив естества народного!
Как тут не вспомнить книгу одного из наших мудрецов Александра Зиновьева «Русская трагедия» где весьма точно подмечена суть народного воления. Он считал, что сталинский период «был периодом подлинного народовластия, был вершиной народовластия. Если вы не поймете эту фундаментальную истину, вы ничего не поймете в этой эпохе… Сталинский террор, массовые репрессии и все такое прочее – это суть именно признаки народовластия».
Однако дело далеко не только в том, что согласно Зиновьеву та власть «была народовластием, прежде всего в том смысле, что это была не профессиональная, а дилетантская власть».
Вы также ничего не поймете ни в той, ни в этой эпохе, ни того, почему оказалась память о Сахарове и о Гайдаре столь далекой от всенародного почтения, если до вас не дойдет, что суть сталинской власти и иррациональной любви к Путину заключается в том, что они в полной мере отвечают чаянию народному – не заморачиваться обременительной гражданственностью.
