1990… …Ну, все! Работа закончена, теперь бегом в гараж. Недалек тот день, когда наконец-то смогу выехать на СВОЕЙ машине. Конечно, это не «мерс», даже не «жигуль», а всего-навсего «запор». Понимаю, что стыдно в 38 не иметь машины, если всегда хотелось, но тут уже ничего не попишешь. И сам вроде не безрукий, два шестых разряда и ВКР, не считая кучи смежных специальностей, да и работаю вроде non-stop сразу после армии, да вот не повезло. И жена преподаватель, что называется, от Бога, имеет приработок плюс к моим шабашкам, но на жизнь в достатке так и не наскребли. Как там говорится в пословице: «От трудов праведных…»?! Нет, я, безусловно, знаю, что про нас в России говорят, не раз слышал: «Вы там все богатые на Кавказе, деньги лопатой гребете!..» Ну, и прочую чушь.
Не могу обижаться на людей: откуда им знать, кому на Кавказе жить хорошо? Никогда ведь не писали правду о том, что «старший брат» на то и старший, чтобы «младшему» дорогу уступать. Как за станком или в горячем цехе, так это – для «старшего», а «младшего» беречь надо от грыжи и усталости. Вот и придумали такие должности, как завскладом, завмаг, прораб и прочие, где «младший» мог бы себя не сильно утруждать. Ну, а если учесть, что у него еще тейп бесчисленный, то, как только один пролез, так и потянулась цепочка всевозможных родственников на аналогичные места, где и усушка, и утруска, и открытые махинации можно делать. Риска никакого, вокруг все свои, а если и «загремит» кто-то, так ненадолго. На Кавказе издревле барашка в бумажке почитали. Не взятка это, а подарок.
Конечно, не без того – нацкадры и в колхозах работали, на промыслах, на фермах, но там, где можно что-то иметь – исключительно только они, с некоторым процентом других нерусских. Плюс к этому привычка сорить деньгами (а чего их беречь, если легко достаются?), особенно на курортах или в министерствах. Вот и пошла слава о богатом Кавказе. Сильно укрепляли эту славу различные комиссии и проверяющие из стольного града. Гостей на Кавказе почитают – правда, не всех, а начальствующих. Не только угощение царское, но и подарки невиданные. Именно после такого гостеприимства и возлюбил известный наш «правозащитник» Сергей Ковалев своих будущих подшефных.
Ну, а поскольку ни к лику высокого начальства, ни к «младшему» брату мы не относились, то, соответственно, и жили на зарплаты и на то, что удавалось подработать. Кстати сказать, зарплаты у нас были ку-у-да меньше, чем это из России представлялось, и уж совсем не такие, какие москвичи получали. Да и покупать нам приходилось на «толчке» то, что они запросто в магазинах брали, по госцене. Поэтому в отпуск не к морю ехали, а в Москву, чтобы хоть одежду и обувь купить, не переплачивая семь шкур. Поэтому и жили от получки до аванса, потом занимая. Кому-то в жизни повезло больше, кому-то меньше, но так или иначе, шла она своим чередом, и каждый знал свой путь наперед.
Помню, какое всеобщее ликование вызвал приход к власти Горбачева. Буквально массовый психоз. Все себя именинниками почувствовали. Если бы этим ликующим людям дано было хоть на пару лет вперед заглянуть! Круто он наворотил, такую национальную кашу заварил – долго еще чесаться придется. Наверное, именно с его приходом совпало то, что я стал «видеть» немного вперед, я это называю интуицией, и научился анализировать обстановку. Должен с горечью признать, что все мои предсказания, к сожалению, сбылись – и даже гораздо страшнее, чем я этого хотел.
С машиной мне «повезло», но выбора особого не было. С каждым днем экономика все больше зверела. Гробится сельское хозяйство; химия, индустрия еще как-то держатся. И если на материке пока все тихо, то у нас в Чечено-Ингушетии уже вовсю перебои с зарплатой, вот-вот что-то рухнет. Надо спешить. В результате поисков удалось найти то, что с усилиями удалось оплатить. Договорились за 6 тысяч. Рассчитался золотым кольцом, подаренным мне моей матерью еще в застое (из расчета 500 руб.), облигацией займа черт-те какого года (тоже подарок родителей), выигравшей 2,5 тысячи, и 3 тысячами наличными, правда, часть пришлось брать в долг у родителей одной ученицы, и моя жена отрабатывала взятое еще полгода. В результате мы стали обладателями симпатичного белого кузова модели ЗАЗ-968М, с набором колес, с разобранной панелью и разобранным двигателем, шестилетней «молодости». Благодаря тому, что несколько лет машина простояла в сарае, коррозия ее не успела съесть, но вот куры, проживающие в сарае по соседству, видимо, частенько ее навещали. Впоследствии пришлось долго вычищать солому и куриный пух.
Отогнали на буксире в гараж знакомого в Заводском районе и приступил к ее сборке. Автомобильного опыта у меня практически не было, никаких схем тоже, но методом «бубочка к бубочке» за месяц работы (после рабочего дня) удалось оживить. Легче всего было разобраться с электрической частью, благо опыта в этом мне не занимать, но и железки в итоге встали на свои места, с помощью консультаций у спецов. Очень многого не хватало, но наши люди нигде не пропадут. Всегда можно пробежаться по соседским гаражам. Автолюбители – одна семья, а я еще и начинающий, разве кто не поделится «с барского плеча»?! Просиживать за работой приходилось далеко за полночь, а иногда и ночевал там же, в гараже. В тот день, когда машина начала впервые чихать, обрадованный успехом и чтоб не сглазить удачу, решил закончить пораньше. Было часов 9–10 вечера. Спускаться к трамваю минут 15, до Центральной. Потом до Грознефтяной, еще минут 20 пёхом до 12-го Треста – и дома. Маршрут наработанный, единственно, о чем я не подумал, так это о безопасном времени. Но тут надо внести небольшую ясность.
Уже много лет, начиная примерно года с 80-го, нормальные люди с наступлением темноты старались не покидать безопасные стены. Ведь мы жили в республике, в которой законы и власть были сугубо номинальными, а учитывая специфические черты местного населения, в вечернее время становилось, мягко говоря, небезопасно. Чечены всегда косо смотрели на иноверцев, а после того как Горбачев успешно раздробил страну и каждая национальность стала стремиться к суверенитету, изгнать «захватчиков» стали мечтать все. Кто-то это делал вполне цивилизованно, кто-то лишь начинал об этом говорить, чечены же приступили к решению этого вопроса по-своему. Даже в далекое застойное время наша республика занимала первые места по криминалу. Практически каждый чеченский или ингушский пацан ходил с ножом и без стеснения пускал его в ход. Грабежи, избиения, насилие были настолько обыденны, что уже не воспринимались. Ну разве что иногда, когда жертва оказывалась высокого полета, как, например, ведущая актриса одной из трупп, гастролировавшей в нашем драмтеатре. Чечены умудрились своровать ее сразу после представления, а нашли ее лишь на следующий день, порезанную на кусочки. Кроме того, органы смотрели на все это сквозь пальцы. Наготове всегда было утверждение о «горячей кавказской крови» и о том, что нельзя обижать «младшего» брата. Вот если ненароком русские парни изобьют чеченских, вот тут уже все поднималось на дыбы: «Как они посмели?!».
Некоторые уезжали, кто-то приезжал. Уезжающих было мало, как и везде. Кое-кто, в том числе и я, начинали понимать, что надвигается гроза. Сказать, что она разразилась внезапно, нельзя. У нас в городе выходила на листке программа телевидения, а на обратной стороне печатались объявления о междугороднем квартирном обмене. Вначале они занимали только четверть страницы, потом их стало больше. Я внимательно анализировал их количество и содержание.
Цифра уезжающих практически не увеличивалась, но число желающих приехать стало расти. Причем въехать стремились чеченцы. Вскоре объявления стали занимать всю вторую сторону и переползли на первую. Я четко понимал, что это означает. Говорил на эту тему с друзьями, знакомыми и родителями. Все от меня отмахивались – несерьезно, мол. Понятно же, что чечены и ингуши хотят жить в своей республике, ведь сейчас все хотят независимости. Не раз и я хотел обменяться и разговаривал на эту тему с женой. Она была за, но… Все упиралось в родителей. К сожалению, наше воспитание не позволяло сбежать самим и оставить родителей на произвол судьбы. Они же не собирались уезжать. Над моими прогнозами они смеялись. Говорили, что чечены перебесятся, получат свою суверенность, и все пойдет по-прежнему.
– Да и подумай сам, разве они могут обойтись без наших рук, ведь техника не для них, везде русские руки нужны. А нефтезаводы разве они потянут?
Но если мои родители были еще не совсем старые, им не требовался уход и в крайнем случае они были способны на «резкий старт» (как оно потом и вышло), то с родителями жены оказалось гораздо труднее. Они были практически полными инвалидами. Ее отец мог с палкой до Аракеловского минут за 40 дойти, хотя идти всего метров 300, а вот мать могла только по квартире передвигаться. Поэтому нам приходилось приносить продукты, ходить в аптеку и каждый вечер помогать им по дому. Они тоже не хотели покидать насиженное место, хотя у них и была прекрасная возможность, ведь их сын (старший брат моей жены) был профессором во Владивостоке и занимал в городе известное положение. Но он не проявлял никакого желания забрать своих родителей, да и они не хотели срываться. Поэтому нам с женой и пришлось остаться. Правда, учитывая предстоящие перемены не к лучшему, мы поспешили обзавестись транспортом, как бы трудно это не было. И, как оказалось впоследствии, он не раз спасал нам жизнь.
Обычно я возвращался из гаража после 12-ти ночи. К тому времени было уже более-менее спокойно. Все уже успевали нагуляться и разбрестись восвояси. В этот раз, счастливый, я просто не подумал, что выбрал неудачное время – было часов 9–10. Запрыгнул в полупустой трамвай, сел на одно из передних сидений за водителем и погрузился в мысли о том, что еще можно усовершенствовать в «машинном» процессе. В вагоне было несколько пожилых людей, сидевших кое-где по салону. На следующей остановке вошла кучка молодых чеченов, и, остановившись у заднего стекла, они начали гоготать. Я понимал, что если они обратят на меня внимание, мне несдобровать, но до моей остановки оставалось всего два проезда, и я надеялся, что пронесет. Однако надеялся зря. Голоса стали приближаться и становились все более злыми и визжащими, они накручивали себя.
Мгновенный расчет: по голосам – четверо. Уповать на «джентльменскую» драку глупо. Недаром еще двести лет назад таким вот присвоили кличку – «шакалы». Плюс к этому ножи. Если начну сопротивляться, все равно зарежут, но тогда под угрозой и моя жена, ведь они не успокоятся, пока не отомстят семье своей жертвы, которая посмела сопротивляться. Оставалось одно: скрипеть зубами и терпеть.
– Ну что, жид? Здесь тебе не Москва…
Удар сбоку в лицо! Очки вдребезги, кровь залила глаз. Удары еще и еще… Перестал что-либо соображать, в ушах звон, только одна мысль: не двигаться и не упасть. Остановка; голоса стали удаляться.
Попробовал провести ревизию. Осколок стекла над глазом – выдернул. Кто-то подал разбитые и измятые очки. Сказал спасибо и бросил их на пол. Встал, осмотрелся, один глаз еще видит: те же самые пожилые люди, все смотрят вниз, в пол. Я их понимаю и не осуждаю. Только одна старушка-чеченка, сидевшая недалеко от меня, начала охать.
– Вах-вах! Что они с тобой сделали, хулиганы?!
Вот тут я не выдержал – ручьем потекли слезы. От бессилия, от необходимости сдерживать себя и не пытаться дать сдачи, от стыда и ненависти к себе…
– А что же ты раньше молчала? Ведь это же ТВОИ внуки! Они же ОБЯЗАНЫ тебя слушать! А теперь ты меня жалеешь? Запомни!!! Когда вас будут уничтожать как бешеных собак, будут убивать твоих детей, внуков, вспомни меня! Вспомни, как ты молчала!
Трамвай остановился, я вышел. Как дошел домой, не помню.
1991…
Жизнь с каждым днем становится все веселее. Безвластие. Нет, конечно, людей в милицейской форме на улицах полно, но республика уже вышла из подчинения каким-либо законам. Кого эта милиция бережет – неизвестно. На улицах полно вооруженных чеченов в штатском и в пятнистом. Зарплаты и пенсии задерживаются на несколько месяцев и полностью не выдаются. Задержки становятся все продолжительнее. Захвачено и разграблено новое высотное здание КГБ. Позже подробности захвата мне рассказал наш знакомый, майор КГБ, работавший в этом здании. В выходной день в здании было только двое дежурных. Их пост находился в вестибюле. Когда толпа стала ломиться в запертые двери, один дежурный, русский, пошел к дверям, чтобы переговорить с толпой. Его напарник, чечен, несколько раз выстрелил ему в спину, после чего открыл двери и впустил всех желающих. Начался грабеж и вандализм. Бандиты захватили тысячу полных комплектов обмундирования и вооружения для спецназа. Но грабили не только это. Тащили все, вплоть до авторучек и бумаги. Что не могли взять, крушили на месте. В здании имелась уникальная телефонная аппаратура. Таких комплектов было выпущено всего 5 или 6 на весь Союз, стоили они колоссальных денег. Аппаратура была расстреляна и разбита.
Позже русские ребята, техники из центрального отдела охраны, были «приглашены» как специалисты, чтобы восстановить работоспособность аппаратуры хотя бы частично. Как своему бывшему коллеге они рассказали мне, что они там увидели. Все здание было превращено в один огромный туалет и свинарник. Ободранные, грязные стены, кучи кала в коридорах, лужи мочи и блевотины. На аппаратуру нельзя было смотреть без содрогания. Порубленные кабеля; вырванные из панелей провода; там, где находились индикаторы или лампочки – разбросанные и раздавленные блоки и платы. Конечно, ни о каком восстановлении и речи быть не могло. Но даже если бы что-то и можно было сделать, ребята не имели желания об этом говорить. Они уже знали, что это будет работой на врага.
Как бы убежденно ни говорили, что все работают только за деньги, люди уже начали просыпаться. Не все продается и покупается…
Захват произошел, Москва предпочла его не заметить, чечены убедились в своей безнаказанности. Но об этом знали немногие даже у нас в городе, ведь никого не интересуют подобные ведомства и их судьба. Гораздо больший резонанс в городе вызвало похищение ректора нашего университета – Канка- лика.
Цель похищения была довольно проста, несмотря на последующие официальные версии и объяснения. Чечены дали понять, кто в республике хозяин, и что будет с теми, кто этого не понял. Шел процесс выдавливания «неверных» со всех руководящих должностей. Среди наших знакомых были люди разных слоев, в том числе и руководители предприятий и заводов. От них мы уже слышали о том, что чечены предлагают им добровольно уйти со своих должностей. Но всерьез никто к этому не относился, и только после демонстративного похищения ректора все поняли, что это не шутки. Похищение происходило нагло и открыто. Среди рабочего дня, во время обычных занятий, подъехали вооруженные чечены в штатском, прошли в кабинет ректора, вывели его, запихнули в машину и благополучно уехали. Свидетели происшедшего резко все «забыли» и отказались что-либо говорить. Через несколько месяцев официальных поисков где-то якобы нашли сожженный труп, но настоящей правды мы, видимо, не узнаем никогда. Только в одном можно не сомневаться: смерть Канкалика была ужасной, ведь попасть в руки зверей в людском облике – это страшно.
Каждый день ходим на работу, обсуждаем новости, и при этом постоянное ощущение какого-то сна, нереальности происходящего. Вроде все, как всегда, но что-то угрожающее висит над головой. Стали постреливать. Магазинные полки начинают пустеть. Продуктами можно запастись только на базаре. Цены растут, но денег практически нет. Взять из сберкассы свои кровные, то, что откладывалось годами на «черный» день – невозможно. Вечером город пустеет. Где-то вспыхивают перестрелки. Кто с кем воюет, неизвестно. Те, у кого есть огороды или дачные участки, отваживаются на вылазки только в дневное время, но часто бесполезно. Урожай уже кем-то собран, а от сторожей ничего толком не добьешься. Да и что может сделать дедуля с двухстволкой против бандитов, вооруженных современным оружием? Единственное, что он может – забиться в свою хибару и молиться, чтобы его не тронули.
Мне на работу позвонил отец.
– Ты был прав, срочно ищи, кому продать нашу квартиру, мы с матерью хотим уехать.
– Дозрели?
– Да. Это ужасно. По телефону говорить не хочу, приезжай.
«Хрущевка» моих родителей стояла в центре, на улице Партизанской, напротив Художественного фонда республики. С четвертого этажа они собственными глазами наблюдали картину, которая со временем стала обычной в разных местах города. Возле здания фонда проходили несколько русских парней. Мимо них проехала «волга», потом остановилась. Из нее выскочили вооруженные чечены и буквально в упор изрешетили ребят из автоматов. Потом не спеша сели в машину и так же не спеша уехали. Ни о каких мафиозных разборках речи быть не могло, у нас такого никогда не водилось. Когда мои родители увидели это, до них наконец дошло, что такое «независимая Ичкерия». Они прошли войну, воевали, но эта картина потрясла их своей бессмысленной жестокостью.
Знакомых среди чеченцев у нас было много, но выбрать из них наиболее подходящего покупателя, чтобы за эти же деньги не пришлось платить собственной жизнью, оказалось трудно. Через неделю вопрос уже был решен. Один из наших приятелей, преподаватель университета, интеллигентный парень нашего возраста, с удовольствием воспользовался этой возможностью. У него из России возвращались родственники, и довольно символическая стоимость квартиры, так как цены уже сильно упали из-за большого оттока населения, их только обрадовала. За несколько дней перед продажей квартиры отец попросил меня перегнать его «пятерку» к родственникам в Прохладное. Сам он водителем был аховым: если сказать честно, не накатал на ней за 3 года даже обкатки, и такого пути просто не осилил бы. Это путешествие было, мягко говоря, очень рискованным, ведь часто водителей убивали даже за более старые машины. Случаев было много, причем убивали не только «неверных», но даже и своих, а тут практически новая, экспортного варианта, «пятерка». Но выхода не было. Отец с ней расставаться не хотел, это была его любимая игрушка, которую он смог купить, честно отработав всю свою жизнь. Выезжал только иногда, на рыбалку и в гости, остальное же время сдувал с нее пыль и елозил губкой.
Собирался я недолго. Положил в багажник 2 канистры бензина, так как перебои с бензином были уже довольно часты, для маскировки – старую сеть, еще какого-то рыбацкого хлама, и 2 бутылки водки в бардачок. Конечно, водку я брал не для того чтобы пить, – эта «валюта» всегда была в ходу. Утром, пораньше, пришел в гараж, перекрестился, хоть и был еще некрещеным, и стартовал. Самое страшное и рискованное – пересечь нашу границу.
До поста, отделяющего Чечено-Ингушетию от Осетии, я доехал часов в 10 утра. Старался специально попасть туда не слишком рано, чтобы не привлечь к себе лишнего внимания, а так, чтобы какое-то движение уже началось. Подъезжал тоже не очень быстро. Как назло, ни одной машины-попутчика не было, да и кому охота шляться, на пулю нарываться? Машин вообще практически не встретил.
Не повезло. От костра, горевшего невдалеке от поста, окруженного кучкой людей, кушавших шашлык, отделилась фигура и, пошатываясь, пошла ко мне, даже не делая знака остановиться. Чуть не волоком, за ремень, «джигит» тащил автомат, а возле отдыхающих у костра стоял крупнокалиберный пулемет, направленный вдоль дороги по направлению к Осетии. Конечно, если нажать на газ, то через несколько секунд я смогу оторваться на сотню-другую метров, и он вряд ли попадет, реакция у него не та, но пулемет установлен уж очень удачно, и дальность стрельбы у него куда больше, а машина, к сожалению, может двигаться только по этой прямой дороге. Пришлось тормозить и делать радостное лицо. Вышел из машины. «Джигит» с опухшим, небритым лицом даже не взглянул на меня.
– Что в багажнике?
Увидел канистры.
– Вино?
– Да нет, бензин – на рыбалку еду, где там заправляться?! А водку, конечно, прихватил, какая же рыбалка без водки?
Только тут «джигит» поднял на меня взгляд – правда, не знаю, видел он меня или нет, настолько этот взгляд был бессмысленным.
– Водка – это хорошо, а то у нас кончилась.
Я мгновенно нырнул в бардачок и протянул ему обе бутылки. Он схватил их и, уже отворачиваясь от меня, сказал:
– Будешь ехать обратно, вина прихвати…
Стараясь не спешить, я сел в машину, завел и медленно тронулся с места. Стал плавно набирать скорость. Вперед я практически не смотрел – дорога пустая, только в заднее зеркало – не встает ли кто от костра к пулемету, и все время наращивал и наращивал скорость. Несколько километров, разделяющие посты Чечни и Осетии, пролетел мгновенно, как мне показалось, хотя это были одновременно и самые долгие секунды в моей жизни. Когда я оторвал взгляд от зеркала, то увидел впереди осетинский пост, бетонные блоки поперек дороги, на обочинах ежи и поперечные нашлепки на асфальте. Сразу начал тормозить, но скорость была огромной и влетел на эти нашлепки на весьма приличной скорости. Еще метров двадцать–тридцать чувствовал себя, как на гигантском вибростенде, с трудом удерживая руль. Наконец машина в последний раз ударилась и заглохла. Приехал… От поста ко мне уже бежала цепочка людей в милицейской форме, на ходу передергивая затворы автоматов. Я поспешил выйти и сразу поднял руки. Старший из них, осетин, посмотрел на мои номера, потом на лицо, и сказал не то вопросительно, не то утвердительно:
– Русский? Из Чечни?
Мне оставалось только кивнуть головой. Автоматы опустились.
– Помощь нужна?
– Нет. Хочу только осмотреть машину, ей здорово досталось.
Осетин заулыбался.
– Штраф за превышение я тебе выписывать не собираюсь, хотя несся ты, как на гонках. Страшно было?
Я неопределенно пожал плечами – не могу же я признаться, что было очень страшно.
– Ничего, теперь не волнуйся, езжай спокойно. Все в порядке, ты не первый оттуда.
Мне протянули сигарету, и только теперь я заметил, что у меня сильно дрожат руки. Покурил, отдышался, заглянул с разных сторон под днище, подергал железки и тяги, до которых мог дотянуться. Вроде ничего не оторвалось. Крепкие же у нас машины делают! Попробовал завести. Завелась – правда, не с первого раза, а со второго. Послушал внимательно – звук чистый. Вспомнил, полез во внутренний карман за документами, вытащил. Осетин опять заулыбался.
– Не надо. С тобой и так все ясно. Обратно не собираешься?
– Машину отгоню и вернусь. Там жена.
Он участливо покачал головой.
– Да… Ну, тебе виднее. Удачи!
– Спасибо.
Помахал автоматчикам рукой, сел в машину. Прополз между блоками и постом и уже не спеша поехал дальше. Когда проезжал мимо следующего поста, меня даже не остановили, хотя внимательно смотрели. Видимо, им сообщили с того поста. За этот день я пересек пять или шесть республиканских границ, специально старался сделать круг. Зачем? Не знаю, на всякий случай. В Прохладном поставил машину к родственникам в гараж, оставил им ключи и документы на машину, и вечером сел на проходящий поезд – обратно в Грозный.
Через несколько дней погрузили вещи родителей в контейнер, и в этот же день сели на поезд. Очень трудно было достать билеты на конкретное число, пришлось напрячься, много переплатить, но выехать надо было сразу. За продающими квартиры охотились. Только наивные люди могли остаться в городе после продажи. И часто к таким приходили ночные гости. Мы старались избегать глупого риска. Родители попросили, чтобы я проводил их к родственникам в Рязань. Доехали без проблем; правда, из купе лишний раз старались не высовываться. В Рязани нас встречали. Когда мы вышли на пустой перрон, нас охватило какое-то странное чувство нереальности. Мы ехали в машине по городу, отвечали на вопросы, но это чувство нас не покидало. И только когда мы сели за накрытый стол, наконец-то поняли, в чем дело: нигде не было бесчисленных вооруженных людей, ни в штатском, ни в пятнистых комбинезонах. Мы просто отвыкли от нормальной, мирной жизни. Конечно, у нас не было войны, но город был фронтовым. Мать спросила:
– Может, ты останешься, не будешь возвращаться?
– Мама, там же Ирина!
– Да, я понимаю…
И вдруг с ней случилась истерика:
– Да за что же вам это? Ну ладно, мы воевали, но ведь то были фашисты! А вам-то за что? Вам за что умирать???
Ее с трудом успокоили…
Через день, рано утром, я уехал обратно. Попросил, чтобы никто меня не провожал. Встал затемно, оделся и вышел. Вещей у меня не было, только билет и деньги.
Больше матери живой я не видел. Теперь я не могу посетить даже ее могилу…
1992…
…Утро довольно морозное. Сбрасываю снег с машины, начинаю процесс ее «оживления». Сделать из нее конфетку так и не сумел. Иногда думаю, что она построена, как большой детский конструктор из серии «сделай сам». А может, просто автомеханик из меня хреновый.
В теплое время заводить ее еще ничего, но зимой… Вот теперь и разматываю провод удлинителя, до столба с розеткой. Хорошо, что отец, уезжая, оставил мне свой гараж и кучку разных железяк в придачу. Нет, он не был технарем, но любил покупать разные приспособы и инструменты – наверное, ему нравилось считать себя на все руки. Теперь все эти железки меня здорово выручают. Например, вот этот ящик под названием «стартерно-зарядное устройство». Не представляю, что бы я сейчас без него делал. Накинуть крокодилы на клеммы – пять секунд, затем самое веселое: минут двадцать кручения, подсосов, и после одного-двух чихов наконец-то завелась! Теперь вытянуть ручной газ и спокойно заниматься физзарядкой, очищая выезд для машины. Гараж, которым я теперь владею, находится в микрорайоне. Он солидный, капитальный, с подвалом из двух небольших комнат, но единственная беда – далеко. Трамваи-то ходят, но между консервным заводом и микрорайонами очень уж небезопасная зона. Лучше от греха подальше. Конечно, когда машину надо подремонтировать – а это случается гораздо чаще, чем хотелось бы, примерно каждый третий или четвертый день, – тогда приходится базироваться там. Но обычно я стараюсь сделать это за световой день и к вечеру отогнать машину на открытую стоянку возле «Красного молота». До этой стоянки от дома самое большее – 15 минут, а это уже важно. Меньше времени пешком – меньше риска. Да и охрана – ребята-чеченцы, а «ворон ворону…» и т. д.
Теперь можно и выезжать. Для начала в молочный магазин, что на проспекте. Скоро привезут бочку. Часик ожидания – и вот она, долгожданная. В очереди уже человек 150–200, я недалеко от начала – преимущество ранней пташки. Купив молоко, надо отвезти его теще. Молоко привозят не каждый день, но спасибо, что вообще привозят. Хотя назвать это молоком можно с большой натяжкой. Если его вылить из банки, то мыть ее практически не надо, стекло светлое. Следующий рейс – отвезти жену в школу. Школа — моя родная, № 41, я в ней учился. Наш выпуск был первым выпуском этой школы. Теперь там работает моя жена. Можно доехать и на автобусе, но на машине все же и быстрее, и мне спокойнее. Ну, а после этого на основную работу – извоз! «Запор», конечно, не «жигуль», даже не «москвичок», но тем не менее тоже позволяет зарабатывать. Да и не каждый владелец «жигуля» или «москвича» захочет везти абы кого, эта поездка может последней оказаться, ведь сейчас оружия нет разве что только у русских, а вот на «запоре» я все же меньше рискую, хотя их тоже угоняют. А водители – кому как повезет. Конечно, опасно, а что делать? Зарплату не платят. Все деньги, что поступают в республику, идут прямым ходом к Дудаеву. Вот на зарплату для его гвардии деньги есть всегда. Ну, и на оружие тоже беспрепятственно, недаром оно продается не только на базаре, а уже прямо напротив банка. Ассортимент разнообразный, можно купить от ножа до миномета. Патроны, мины, гранаты в изобилии. Слюнки текут, но не по зубам. Это только чеченам доступно. Для нас же даже стоимость одного автоматного патрона – 60 руб. уже кусается. Да и не положено русским оружие иметь. Это привилегия только для своих. Мы же чужие, на нас объявлена охота – и в прямом, и в переносном смысле.
После всенародного и «добровольного» волеизъявления, когда воцарился ставленник Кремля генерал Дудаев, чего, кстати, даже сами чечены не скрывали, после позорного вывода безоружной российской армии с собственной территории от нас все поспешили откреститься. Ельцин со свитой продал нас или подарил, как и российское оружие, своему протеже. В результате мы стали чужие всем. Чеченам – как «захватчики», или «оккупанты», которых они всегда мечтали «резить», Кремлю – как «подданные» другой территории. Правда, до сих пор так и неясно: в чем же мы так провинились?! Может, в том, что всю жизнь честно работали на страну под названием СССР? Или в том, что наши родители и предки обильно орошали эту землю своей кровью во всех войнах и своим потом, воздвигая заводы и города?
Теперь уже наша кровь поливает эту же землю. Вечерами, когда мы съезжаемся с «работы» – а только этим теперь и можно хоть что-то заработать, – обмениваемся новостями и слухами. Несмотря на то, что в мирное время в городе было 470 тысяч населения, все равно каким-то боком мы все знакомы. Имеем общих знакомых, работали на тех или иных заводах, в учреждениях. Начинается, как всегда, невесело; впрочем, так же и заканчивается.
– Такого-то знаете? Там-то работал?
– Да, знаем.
– К нему ночью вломились… Его, жену, детей – всех под нож… А такого-то? Помните?
– Его тоже… На днях…
Когда просто убивали, это уже как-то не пугало, но часто резали на кусочки, насиловали маленьких детей и сбрасывали с балконов… Это было страшно. Кто-то отмахивался: «Да брехня все это, вы же лично не видели?!». Но со временем такие перевелись. Впрочем, и спрашивать, что нового, тоже перестали – и так все ясно. Да и привыкли. Смерть уже не казалась каким-то пугающим словом. Она просто была рядом с нами каждый день, каждую ночь, каждую секунду.
Но жизнь шла, кушать хотелось каждый день, хотя это и вредная привычка. Каждый крутился, как мог. Некоторые шли в дудаевскую гвардию и гордо ходили, увешанные оружием, но к счастью, таких иуд было очень мало. Мне с моими ребятами, которые занимались установкой и ремонтом охранно-пожарной сигнализации, официально предложили восстановить порушенную сигнализацию в одном из захваченных военных городков. Оплату обещали из кассы гвардии по хорошим расценкам, до 50 тысяч в месяц. Должен сказать, что эти суммы для нас выглядели фантастически. Для себя я твердо решил, что никогда не буду работать на врага, но ребятам о предложении сообщил, ведь это их выбор. Они мне ответили очень «ласково», спасибо, морду не набили, но я был рад. Сребреники их не прельстили. В общем, работа закончилась. Наступило время выживания.
Не могу сказать, что всегда везло, но иногда удавалось заработать на бензин, на 100 г колбасы и несколько яиц. Тогда у нас дома был праздник. Половину колбасы и все шкурки с нее честно получал Тедди, наш черный кот. В обычные же дни он ел только хлеб, иногда для вкуса слегка помазанный кабачковой икрой. Может, кто помнит такую, в пол-литровых банках, которую никто и никогда не покупал? Так это, оказывается, деликатес! Жаль, что в мирное время мы этого не понимали. Чаще всего мы ели просто картошку, которая, правда, тоже имела зубы. Бывали дни, когда мы варили в день по одной картофелине и аккуратно разрезали ее на 3 части: на завтрак, обед и ужин. Шкурка с нее, конечно, тоже для Тедди. Это его доля. Сильно выручал хлеб. Нет, это не те белые буханки, которые всегда лежали на прилавках. Это серо-землистые кирпичи, внутренность которых к вечеру превращалась в какую-то кислую, с противным запахом и вкусом, жижу. Но корочки с него есть еще можно было. Ну, а когда его только купишь, он еще весь съедобный. Вот это уже хорошо. Можно есть сколько хочешь. Правда, купить его было трудненько. Возле центральной булочной очередь собиралась задолго до привоза. Когда хлеб привозили, то в первую очередь отпускали чеченам, потом уже тем, кто посильнее и понаглее, а уж потом остальным, кому хватит. Не знаю, как штурмовали Зимний, но, наверное, не более яростно, чем нашу булочную. Конечно, не все так питались, нам просто не повезло. А вот соседи моей тещи и не заметили, что власть сменилась. Все так же набитый холодильник, сервелат, сало, икра. Надо было и мне искать тещу зав. ювелирным магазином. Но тогда, боюсь, не повезло бы с женой – ведь всех удовольствий сразу не получишь. Нет, уж лучше жену хорошую, а с ней и трудности не страшны, пробьемся!
На бензин тоже не всегда удавалось заработать. Если даже и удавалось, то заправка была проблемой. Не на каждой заправке был бензин, а если и был, то очередь вытягивалась чуть ли не на километры. Конечно, и там «джигиты» норовили вперед проскочить, частенько и оружием размахивали, но все водители понимали: не заправишься – хана, завтра не сможешь выехать, нечего будет есть. Поэтому стояли непреклонно. Как-то раз один обозленный «джигит» отъехал на своем БМВ и, высунув в окошко автомат, дал очередь веером. Никого, к счастью, не зацепил и поспешил сбежать: понимал, что в очереди тоже не ангелы собрались. Я слышал, что часто такие инциденты кончались более трагично.
После уроков, когда жена заканчивала работу, ехал за ней. Категорически запретил ей выходить из школы, приказал ждать меня, на сколько бы я не задержался. Уже неоднократно в машины запихивали русских девушек и женщин, и они бесследно пропадали. Кстати, один такой случай произошел на глазах жены с ее ученицей – спасибо, какой-то старик-чеченец вмешался и отстоял девочку. На другой день эта ученица в школу не пришла, и вскоре вместе с семьей уехала. Вообще количество учеников очень сильно поредело. Директор Гельман нанял двух боевиков для охраны школы, а заодно и своей машины, стоявшей возле школы. В основном остались чеченские дети, которых доставляли и забирали из школы на машинах. К концу уроков территория школы напоминала приличный автопарк, невзирая на бывшие клумбы и дорожки. Тут, кстати, проходимость моего «броневика» очень даже пригодилась. Я занимал самую лучшую позицию поближе к дверям. Владельцы «мерсов», «ауди» и «БМВ» даже не обижались такой наглости, они знали, что на этой машине приезжают за учительницей. Терпели.
То, что моя жена была уникальным специалистом, преподавателем английского и пользовалась огромным авторитетом, нас очень выручало в это голодное время. Ведь дети чеченской и ингушской элиты намеревались учиться в вузах Англии. Многие из них собирались в Арабские Эмираты. Национальная интеллигенция уже предвидела возрождение дикости с приходом Дудаева и не собиралась возвращаться в темные ущелья, откуда вышли их предки. Многие готовились к отъезду. Поэтому частное преподавание время от времени давало нам заработок, хотя денег у людей было уже не густо. Открыли курсы для уезжающих за рубеж, тоже подспорье. Иногда хватало даже на мясо. Правда, довольно трудно назвать мясом некоторое количество костей с прожилками и корочкой непосредственно мяса, но это тоже неплохо. Мясо на рынке продавалось аналогично хлебу. А если покупатель чем-то не нравился продавцу, тот вообще ничего не давал. Выручали нутрии. Может, знаете такое животное из породы водяных крыс? Прекрасная штука, я вам доложу. И очень даже вкусная!
В мае к нам пришло горе. Умер отец моей жены. В последнее время он был молчалив. Много переживал, но держался молодцом, настоящий казак. Переживать было из-за чего. Деньги, которые он всю жизнь собирал на обеспеченную старость, ухнули в одно мгновение, сберкассы не отдавали ни рубля. Серьезный и умный мужик, он прекрасно видел, что делается вокруг и что мы все время рискуем, оставшись из-за них, но уговорить свою жену на выезд было выше его сил. Ее эгоизм был беспределен. Не раз он говорил нам, чтобы мы бросали их и уезжали, но мы не могли этого сделать. Я бы мог, но моя жена была слишком хорошей дочерью. В конце марта пришло письмо от их сына-профессора. В нем он подробно нарисовал план своей квартиры, где какая мебель стоит, и объяснил, что не сможет никого принять, даже «если вас будут выгонять под автоматами». Несколько дней отец не произнес ни слова и… инсульт. Мы подняли на ноги всех знакомых медиков, кого только смогли. Правдами-неправдами удалось достать нужное лекарство. Жена д
