В России есть интеллигенция. Все примерно представляют себе, что это. И относятся к факту существования интеллигенции по-разному.
Некоторые, например, относят к интеллигенции себя. Некоторые интеллигенцию, наоборот, ненавидят за глупый снобизм, тягу к бессодержательным разговорам, ненависть ко всему русскому, вообще, безделье. Не замечая при этом, что сама эта ненависть порождает глупый снобизм, бессодержательные разговоры, и является формой безделья.
Из этих некоторых некоторая часть убеждена, что от интеллигенции вообще все отечественные беды. Дураки воруют дороги (о таких блюдах в поваренных книгах пишут – «по вкусу»: можно расставить запятые в произвольном порядке, получая дополнительные смыслы, а можно вовсе без них обойтись) исключительно потому, что интеллигенты сидят на своих кухоньках со своими чашечками, трясут своими бороденками и блеют, блеют, блеют.
Люди, относящие себя к интеллигентам, думают при этом, что Россию наоборот спасают. Это принципиальный момент – если ты собственною волей в процесс спасения России не включен, то хоть ты сорок тысяч книг напиши и двести университетов закончи, — не интеллигент ты вовсе. Так, интеллектуал. Человек хуже Дерриды, как говаривала одна наша прекрасная знакомая.
Но есть одна точка, в которой совпадают интеллигенты со своими ненавистниками. И те, и другие убеждены, что интеллигенция противостоит власти, и одна из главных, если не единственная, кстати, цель власти, — интеллигенцию уничтожить.
Чтобы облагородить, наконец, Россию, или растоптать окончательно. Не суть. Это, опять же, «по вкусу».
Мы бы, вместе с основной частью населения отечества, вовсе мимо прошли бы этой темы. Нам, как и большинству сограждан, она важной не кажется. Нет тут, вроде бы, поводов утруждать живописца.
Но. Но ведь тычут. Тычут вехами своими из-под глыб с завидной регулярностью. Тычут и тычут.
Одни рассказывают, как их власть гнетет, стремясь извести. Другие рассказывают, как их извести следовало бы. Вырубаются леса. Гибнут нервные клетки. Страна богатеет макулатурой и слабоумными.
И тут вдруг случается нечто, картины как раз достойное. Речь – о новых словарных нормах, на неделе утвердившихся. Интеллигенция щетинится, наконец выделяясь с окончательной точностью из прочего мира. Всяк порядочный интеллигент стремится встать в позу, памятную по картинам классицистов, одну руку к сердцу приложить, другою – погрозить неведомым врагам, и прокричать: «Пепел Розенталя стучит в мою грудь! Я все равно буду говорить «черный кофе»! И йогурт с ударением на первый слог! Я, я! Не заставите, подлые негодяи!» Ну и дальше всхлипывания.
Ему ведь невдомек, что не заставляют. И даже что «йогурт» с ударением на первый слог – свежезафиксированная как раз норма, в отличие от прежней галлофильской. Вообще, это не главное. Главное, что найдена точка противостояния. Простой маячок для отделения своих от чужих.
В общем, нам доподлинно не известно, собиралась ли власть языковыми новациями изничтожить интеллигенцию. Но попала в точку, и попала больно.
А поскольку настоящая живопись для того и существует, чтобы воспевать победы власти, вселяя одновременно радость, уверенность в будущем, восторг и надежду в сердца зрителей, мы предлагаем следующий для полотна сюжет:
Бушует черное море. Море черного кофе. Как бы это правильно выразиться. Допустим, черное кофе бушует, как море. И в буре этой гибнет русский интеллигент. Пучина почти поглотила его, но он не сдается. Он тянет руки к небу, и в руках – баночка йогУрта.
Поодаль на берегу эксперты (ударение, теперь допустимое, на первый слог) подписывают какой-то договор (ударение, теперь допустимое, на первый слог).
Понадобятся, конечно, поясняющие надписи? Ну и что, они даже на иконах сплошь и рядом встречаются. Традиция заслуженная, устоявшаяся.
Вот так вот. Дерзайте художники. А мы пока насладимся кофе. Просто допьем свой кофе.
