В Чечне секса нет: писатель всякого может обидеть

Рамзана Кадырова однажды спросили: «Ваш местный писатель, кажется, Герман Садулаев, сделал на этой неделе какие-то странные заявления. Мол, отсутствие свободной любви между мужчиной и женщиной в Чечне грозит нетрадиционными последствиями. Что это за писатель такой?». «Такого писателя у нас нет, во-первых. А во-вторых, он если вот такие вещи пишет, он не чеченец, и даже не мусульманин, и даже не человек», – ответил Рамзан Кадыров, уверенно держа руками борта пиджака.

Затем он добавил, что обязательно найдет его родственников и скажет им, чтобы они присматривали за ним. Кадыров, конечно, не аятолла Хомейни, а Садулаев не Салман Рушди, но что-то тревожное в этом обещании все-таки есть. Тревожное еще не настолько, чтобы можно было испугаться, но тревога эта такого рода, что, когда придет время, бояться будет уже поздно.

В теории классицизма, опирающегося на разумную закономерность мира, всему отведено свое место и своя роль, каждый жанр должен быть выдержан. Как ни странно, классические законы хорошо работают с абсурдом сегодняшнего дня – может быть, потому, что абсурд стал новым каноном, а может, потому что мир теперь можно описать только оксюморонами. И вот на откровенно провокационный вопрос Кадыров ответил в соответствии со строгими требованиями жанра «российское телевидение».

Ни здравый смысл, ни Герман Садулаев не были героями этой беседы, и риторика Кадырова, который не делает различий между врагами Чечни, будь то террористы или писатели, если не простительна, то хотя бы понятна. В конце концов, предмет его гордости не домашняя библиотека, а коллекция оружия. Но вот статья уполномоченного по правам человека в Чечне Нурди Нухажиева, появившаяся вскоре после упомянутой беседы, вызывает некоторые вопросы. Пожалуй даже, вопрос всего один – права какого именно человека Нухажиев защищает.

В статье с пафосным подзаголовком «Да! Крепкий же порой заваривают кофе в северной столице!» Нухажиев признается, что книг Садулаева, давно живущего в Санкт-Петербурге, не читал, но зато читал статьи, и они ему нравились, был в них «нерв происходящего в Чечне». Но одним неловким интервью писатель перечеркнул все к нему уважение, теперь Садулаев для него «больше не существует», и при встрече руки он ему не подаст.

Чеченский омбудсмен оскорбился не только из-за того, что Садулаев провозгласил вопрос секса главным вопросом чеченского общества. Его возмутило почти все, что писатель сказал о Чечне. И по прочтении статьи невозможно избавиться от ощущения, что Нухажиев принял все как-то слишком близко к сердцу: настолько непропорциональным и несдержанным оказался его ответ.

«Вздор», «новоявленный сексопатолог», «гей-фестивали и парады дегенератов», «фантазии извращенного ума», «мерзкое ‘творение'», а также сравнение Садулаева с ассенизатором – это ли не серьезный подход к проблеме. Омбудсмен он ведь вообще чем занимается? Отстаивает права и свободы граждан в системе власти. Раньше Нухажиев выступал против введения в Чечне суда присяжных, а теперь отстаивает вот как-то так.

Беспомощность аргументации омбудсмена, весьма скудной, надо признать, наглядно показала, что реплика Рамзана Кадырова оказалась слишком ненадежной опорой, чтобы построить на ней гневную отповедь одному чеченскому писателю. Однако в мире, где все поставлено с ног на голову, наказание становится тем жестче, чем меньше на пути карателя ставится ограничений.

В отсутствие доказательств обязывающей может оказаться даже географическая и национальная принадлежность: раз уж ты чеченец и пишешь о чеченском народе, будь добр ответить за свои слова. Только нужно быть готовым к тому, что те, кто призывает к ответу, твоих книг не читали, но сжечь их всегда готовы.

И вот тут надо заметить, что Герман Садулаев, как всякий писатель, ничего никому не должен, в отличие от чиновника Нухажиева. И к словам писателя, в отличие от слов чиновника, прислушиваться необходимо, потому что они произносятся тогда, когда ситуацию еще можно исправить. А уж национальность писателя, как национальность спортсмена, никак не может быть поводом для чего бы то ни было кроме чувства гордости.