Вопрос в том, чем именно будет полезна, интересна и привлекательна Россия и ее язык для представителей различных стран и народов. Потому как ниша поставщика углеводородного сырья для промышленно развитых стран, а также производителя вооружений для афро-азиатско-латиноамериканских диктатур, занятая сегодня Российской Федерацией, объективно не может способствовать значительному усилению позиций русского языка на планете.
Язык — это диалект, обладающий собственной армией и флотом. (Макс Вайнрайх)
В начале XX века русским языком владели примерно 150 миллионов человек — в основном подданные Российской империи. На протяжении последующих 90 лет число знающих русский язык (активно или пассивно им владеющих) увеличилось более чем в два раза — примерно до 350 миллионов человек, причем 286 миллионов из них проживали в стране, где русский был государственным языком и для большей части ее жителей являлся родным. Еще свыше 70 миллионов человек (преимущественно в союзных республиках СССР восточноевропейских, балканских и ряде азиатских стран) в той или иной мере знали русский язык. Через 14 лет после распада СССР, к 2005 году, число владеющих в различной степени русским языком сократилось до 278 миллионов человек, в том числе в самой Российской Федерации — до 140 миллионов человек. В настоящее время русский язык является родным примерно для 130 миллионов граждан РФ, а также для 26,4 миллионов жителей республик СНГ и Балтии и для почти 7,4 миллионов жителей стран дальнего зарубежья (прежде всего Германии и других стран Европы, США и Израиля), то есть в общей сложности для 163,8 миллионов человек. Еще свыше 114 миллионов человек владеют русским как вторым языком (преимущественно в странах СНГ и Балтии) или знают его как иностранный (в странах дальнего зарубежья). Однако, по мнению специалистов, уже к 2015 году, число тех, для кого русский язык — родной, сократится где-то до 144 миллионов (в том числе в самой России — до 120 миллионов). Кроме того, еще 68 миллионов человек будут владеть им как вторым или иностранным языком.
В настоящее время по степени распространенности русский язык пока еще занимает четвертое место в мире. Лидируют английский язык — оценочно для 500 миллионов человек он является родным или вторым я зыком и еще свыше 1 миллиарда человек владеют им как иностранным, и китайский — им владеют — почти исключительно как родным — свыше 1350 миллионов человек (в том числе мандариновым наречием — свыше 900 миллионов человек). Третье место занимает испанский язык (им владеет около 360 миллионов человек, в том числе оценочно 335 миллионов — как родным). При сохранении существующих тенденций уже к 2015 году число знающих в различной степени русский язык сократится до 212 миллионов человек, и его опередят французский (которым в настоящее время владеют около 270 миллионов человек), хинди/урду (260 миллионов человек), арабский (230 миллионов человек), а к 2025 году, когда число знающих русский в различных странах мира сократится ориентировочно до 152 миллионов человек (то есть достигнет уровня начала XX века), русский язык опередят португальский (в настоящее время им владеет свыше 190 миллионов человек) и бенгали (около 190 миллионов человек). У русского языка есть большой внутренний потенциал для дальнейшего развития и богатое культурное наследие. Тем не менее, русский является единственным из 10-12 ведущих мировых языков, который на протяжении последних 15 лет неуклонно утрачивал свои позиции во всех основных регионах мира, и в ближайшие 20 лет эта негативная тенденция сохранится.
Большинство исследователей уверены, что возможность сохранения в обозримом будущем места русского языка в числе 10 ведущих мировых языков зависит прежде всего от способности российской экономики в ближайшие годы преодолеть сырьевой уклон и перейти на производство знаний и экспорт образовательных и научно-технических услуг, которые являются сегодня самыми востребованными в мире продуктами человеческой деятельности. Вопрос в том, чем именно будет полезна, интересна и привлекательна Россия и ее язык для представителей различных стран и народов, потому как ниша поставщика углеводородного сырья для промышленно развитых стран, а также производителя вооружений для афро-азиатско-латиноамериканских диктатур, занятая сегодня Российской Федерацией, объективно не может способствовать значительному усилению позиций русского языка на планете. Но существует еще один важный момент, который мы бы и хотели обсудить в очередном блоге. Не вдаваясь в подробности предлагаем вам две статьи, вызвавшие в русскоязычном Интернете множество ожесточенных споров, не утихающих до сих пор. Особенно первая из них, опубликованная несколько лет назад в русскоязычном издании «Вечерний Нью-Йорк».
***
Борис Мельц
У русского языка нет будущего Сейчас много говорят о будущем русского языка, предлагают разные реформы, от орфографической до грамматической, вводят всякие улучшения, придумывают новые слова и т.д. Увы, никто еще не посмел сказать, что король голый. Как его ни наряжай…
Русский язык — попросту незадавшийся язык. Со своими дремучими корнями он неспособен освоить современную технику, выражаться кратко и точно. Забавно следить за его потугами, как он наворачивает на себя один суффикс, другой, лезет вон из кожи — а сказать, того что нужно, не может. Там, где английскому достаточно сказать «user», русский беспомощно барахтается. Лучшее, что он может изречь — «пользователь» (12 букв!), но такого и слова-то нет, и звучит оно как будто речь идет о быке-осеменителе. Потому так мало в России людей практичных, способных к делу. Users в России не водятся. Да и слово «использовать» (12 букв!) — такое длинное и тяжелое, что пока его выговоришь, уже не останется времени на использование чего-либо.
А слово «здравствуйте» (12 букв!), которое по идее должно быть легким, коротким, с него начинается всякая речь… Ни один из иностранцев не может это вымолвить, да и мы сами скрипим зубами, пока произносим, и выбрасываем труднопроизносимые «д, в, вуй»: остается «зрасте» (с бессмысленнo усеченным корнем). Попробуйте выразить по-русски такие элементарные понятия, как «site», «server», «office». Язык онемеет, потому что у него просто нет в запасе таких слов. Вот и приходится заимствовать «сайт», «сервер», «офис». Практически все слова в научном, интеллектуальном, политическом, экономическом, деловом, культурном языке — заимствованные. Посмотрите на газетный текст — там русскими остаются только слова бытового обихода, физических действий, эмоций, а почти все, относящееся к культуре, технике, интеллекту, взято из других языков.
В романо-германских языках тоже много латинских корней, но они для них родные, а для нас чужие. И торчат эти непроглоченные слова, как кости в горле. «Коммунизм», «социализм», «партия», «капитализм», «менеджмент», «ваучер», «приватизация»… Слова эти неродные, и мы ими пользуемся, как заклинаниями, не вникая в смысл. Оттого возникают у нас дурацкие идеологии — системы слов, которыми мы не знаем, как пользоваться. Они нас куда-то ведут, что-то приказывают, и мы, как дураки, строим неведомый коммунизм или капитализм, не понимая, что и зачем.
В английском огромное количество слов, и у каждого слова — огромное количество значений. По всем этим параметрам русский на порядок уступает английскому. Там, где в русском имеется одно слово, в английском — несколько, и поэтому процесс мышления гораздо более точный. Вот хотя бы взять слово «точный»: оно у нас одно. А в английском «exact», «precise», «accurate», «punctual». И у каждого — свой оттенок точности. Мы кое-каких слов поднахватали — «аккуратный», «пунктуальный», но на них в английском есть свои слова, более точно выражающие, например, понятие аккуратности: thorough, tidy, neat. Если производить взаимный зачет слов между русским и английским, то русский запнется на втором слове. Эта как два решета с разным размером ячеек. В русском — широкие, и через них тонкие вещи проваливаются, не находят выражения в языке. А английский — мелкое сито, оно все на себе держит, тончайшие оттенки. Вот еще слово «оттенок»: по-английски это и shade, и tint, и hue, и touch.
Русский язык был хорош для средневекового, феодального общества, когда разговор шел о каких-то конкретных вещах: о растениях, животных, домашней утвари, семейной жизни, простых ремеслах. Но для выражения идей русский плохо приспособлен, тяжело ворочает отвлеченными понятиями. По науке или искусству мне гораздо легче понимать английские тексты, чем русские. Хотя и приходится смотреть в словарь, но ясно, что хочет сказать автор. А по-русски все слова, вроде, знаешь, но соединяются они с трудом, и в результате смысл по дороге теряешь. Чтобы соединить два слова в русском, какие нужны усилия! Тут и согласование по роду, числу и падежу, и глагольное управление. Весь труд уходит на синтаксис и морфологию, а на семантику уже не остается времени. Русский рад, когда ему удается как-то слова вместе составить по правилам, а что они значат — это уже дело второе.
Отсюда страшное словоблудие, извержение звуков без смыслу и толку. На английском были бы невозможны такие «ораторы», как Брежнев или Горбачев, которые ухитрялись говорить часами, ничего не сказав. А народ их слушал, потому что вроде речь идет по правилам, слова склоняются, спрягаются, согласуются — уже хорошо. Это, собственно, были не речи, а такие своеобразные песни, где повторялись одни и те же припевы, с маленькими различиями. По-английски нельзя так тянуть, переливать из пустого в порожнее. Каждое слово имеет свой собственный вес, и если нет мыслей, то и говорить нечего. А русский сотрясает воздух перекличками окончаний. 90% того, что пишется по-русски, просто нельзя перевести на английский, это повисает в воздухе, как бессмыслица или повтор. Английский язык весь направлен на смысл, у него нет лишний жировых отложений, он работает каждым мускулом, каждой буквой. А русский рас-тяг-ива-ет-ся безразмерно, как резина. Все эти суффиксы и падежные окончания по десять раз выражают одно и то же, а для понимания смысла они вовсе не нужны. Зачем эти «а», «я», «ая» на конце четырех слов подряд? — «широкА странА моЯ роднАЯ». Может быть, это и хорошо, чтобы протяжно петь, но для скупого, точного выражения смысла такой тянущийся способ звучания имеет мало проку.
Я допускаю, что у русского языка есть своя красота, которая выражается в поэзии и в песнях, там, где звучание опережает, а порой и заменяет смысл. Русскому языку выпала удача иметь таких поэтов, как Пушкин, Блок, Пастернак — наверно, и им повезло, что они родились в русском языке (хотя не думаю, что Шекспиру или Байрону меньше повезло оттого, что они родились в английском). Но для ученого, технолога, бизнесмена, организатора, интеллектуала родиться в русском языке — значит повесить на свою мысль тяжелые вериги. То, что просто выразить на английском, выражается по-русски с огромным трудом, коряво и часто невразумительно. Это язык песни, а не мысли. В нем есть какое-то отталкивание от (и даже враждебность к) мира понятий, идей, технических приборов, орудий, знаков.
Вот и в предыдущем предложении я допустил неловкий «англицизм», потому что по-русски нельзя к одному и тому же слову подвести два разных предлога, требующие разных падежей, — а в английском нет падежей и, значит, нет проблемы управления ими. Простейшее логическое действие: отнести к одному предмету два разных понятия (отталкивание от/враждебность к) — по-русски не поддается выражению.
Недаром вся компютерная техника — техника вычисления, информации — говорит по-английски. Да и в философии вряд ли можно достичь каких-то профессиональных результатов, пользуясь языком, неспособным к логическому расчленению понятий. Русская философия — это прекрасные мечтания и горькие раздумья, охи да вздохи — и ничего предметного, точного, ясного. На Западе русской философией считается творчество Достоевского, а те, кого мы считаем философами, типа Соловьева, Розанова, Шестова, здесь вообще неизвестны их просто нет в мире профессиональной философии.
Конечно, в России были великие ученые: Лобачевский, Менделеев, Павлов, Вернадский, Колмогоров… Большой ум сумеет выразить себя на любом языке. Но все-таки результат гораздо скромнее, если приходится плыть против течения, если ум изощряется, чтобы преодолеть сопротивление языка, совладать с его логической неточностью и синтаксической громоздкостью.
Нобелевские премии в 20 в. выдаются не только ученым, но и английскому языку — за его заслуги перед разумом и наукой.
Пока в культуре господствовали религия, идеология, литература (песни, лозунги, проповеди, анекдоты), русский язык справлялся со своей задачей быть языком великой культуры. Русский язык хорошо умеет возвеличить, подольстить, задеть, обругать, обидеть. У него большое сердце, хотя вряд ли доброе. Но в мире техники, информации, искусственного разума у него нет шансов на выживание. У русского языка — прекрасное прошлое, грустное настоящее… Возможно, как мертвый язык, через два или три века он будет вызывать интерес филологов и историков, — как язык Достоевского и Толстого, Ленина и Сталина, русской литературы 19 века и русской революции 20 века.
Я не хочу выразить высокомерного презрения к русскому языку: я сам в нем нахожусь. У меня нет лучшего способа выражения своих мыслей. Но даже и частичное усвоение английского привело меня к мысли об ограниченности русского языка, его неприспособленности к задачам технического и научного прогресса. Мне кажется, в большой перспективе этот язык вообще не имеет будущего. Уже сейчас, за десять лет свободного развития (без железного занавеса), он наводнился тысячами, если не десятками тысяч английских слов. По своему количеству и удельному весу они уже едва ли не превышают исконно русские слова. Общение компьютерщиков, бизнесменов, ученых-естественников происходит практически на английском, хотя к английским корням и добавляются морфологические признаки русских слов. Можно предвидеть, что за два-три поколения совершится необратимая эволюция, которая приведет к поглощению русского английским. Русский, может быть, сохранится как язык поэзии, бабушкиных сказок и песен, но использовать его в коммуникативных системах 22 или 23 века будет просто нерационально, и постепенно он начнет забываться. Английский станет в России тем, чем он стал в Индии, — и безо всякой политической колонизации. Техническая, культурная, языковая колонизация действует более эффективно.
Я сознаю странность и даже щекотливость своего положения. Жалуюсь на русский язык — и кому? Тому же русскому языку и его носителям. Жалуюсь на своего начальника тому же начальнику — а кому еще жаловаться? Мне кажется, в такой трагикомической ситуации находятся сегодня многие: они не могут перешагнуть границ своего родного языка, но и не могут не чувствовать, как им тесно внутри этих границ.
***
Борис Громов
Русский язык умирает
Да, язык умирает и с этим ничего не поделать. Убивает его новая эпоха цифровых технологий. Для них он оказался полностью не пригоден, с его флексией и синонимией (сиречь — смысловым туманом). Единственное его достойное применение это область философии или поэзии. Для поэтического творчества русский язык идеально подходит в силу двух причин: бесконечной флексии и бесконечной синонимии. В поэзии, смысл которой, как известно, в передаче настроения и чувственного мира автора, флексия и синонимия обеспечивают идеальную форму для самовыражения — флексия обогащает рифму, синонимия добавляет «тумана», то есть смазанности, нечеткости понятий и образов, что мгновенно повышает ее смысловую нагрузку и тем самым способствует росту художественного потенциала (цель поэзии! — круг замкнулся). А как обстоит дело с его применением в современных средствах коммуникации, например, в Интернете? Скажем, мне нужно найти информацию о некой программе и ее доступности для загрузки. Пишу в строке запроса «Program XYZ download» и через секунду получаю исчерпывающий список сайтов с линками на загрузку нужной мне программы. Без экивоков, вариаций и лишнего смыслового мусора. Теперь выполняю запрос на русском языке — «Программа XYZ загрузить» — и сразу же начинается блаженная катавасия с родным языком: «Загрузить?» А может — «Закачать?» А может — «Скачать?» А может — «Залить?» И так далее до бесконечности практически с любым словом.
Если современные поисковые машины еще как-то справляются с языковыми флексиями (всеми этими программами, программулинами, программками и прогами), то перед синонимией они отступают в полнейшем бессилии. В нашем примере помимо синонимического ряда слова «загрузить» есть еще море вариантов для «программы»: софт, софтина, софтенция, «это чудо», «утилита», «шаревара» и т. п.
Да не покажется вам последний пример преувеличением! Если, скажем, я пытаюсь отыскать информацию о загрузке программы XYZ на форуме, блоге или конференции (тем паче бакунианской), то мне придется иметь дело именно с языковым вывертом типа «софтинки» и «этого чуда».
Что это означает на практике? То, что изыскание информации на русском языке занимает из-за флексий и синонимии в разы больше времени, чем поиск на английском языке. Не подумайте только, что русский язык демонстрирует какое-то особое богатство на фоне языка английского. В последнем нет флексий, однако словарный запас в два раза превосходит русский: самый большой словарь русского языка насчитывает 140 тысяч слов, английского — 300 тысяч. В чем тогда дело? В том, что английский язык выделил из себя самого некое формализованное семантическое ядро, которым и пользуется сегодня большая часть человечества. На Basic English не только общаются на форумах, но и разговаривают на улицах Лондона и Нью-Йорка.
Где же скрывается Extended English? В языковой истории, культуре и продуктах высокого литературного творчества — аккурат в тех местах, куда дети индиго носа не кажут. Попробуйте взять какую-нибудь хорошую книжку — скажем, Фолкнера, и почитать со знанием языка на уровне средней школы: сразу поймете, о чем речь: из десяти слов восемь неизвестных!
Формализованное семантическое ядро английского языка не только превратилось в универсальный инструмент международного общения, но и идеально вписалось в информационное поле цифровой революции.
Однозначная выразительность English перевесила все недостатки, вызванные криптоорфографией (когда пишется одно, а читается совершенно другое) и неподъемной фонетикой (говорят, нагрузка на мышечно-челюстной аппарат в английском в несколько раз превышает нагрузку, создаваемую другими европейскими языками, — посмотрите на мандибулы американцев и все поймете!).
Своеобразие русского языка, к сожалению, не только вызывает сложности при поиске информации, но и порождает невроз виртуального общения. Русский язык с его поэтической поливалентностью и расплывчатостью смыслов (значения слов меняются на 180 градусов не от контекста даже, а от простой интонации!) разрушает созидательность общения, способствует поведению, направленному на утверждение любой ценой собственной, отличной от остальных точки зрения.
Не истина, а ее непременное опровержение, желательно еще и с параллельным опусканием оппонента в грязь, — вот главный импульс современного русского языкового сознания, впавшего в истерию от невозможности интегрироваться в информационно-цифровую цивилизацию.
