У меня вообще-то настроение неписучее. Ну не хочется ничего писать, бывает такое. И на графоманию меня в основном заводит раздражение — вижу какую-нибудь бяку, хочется в неё кинуть калом.
Вот к примеру — в очередной раз увидел что-то про «русский менталитет». Который у нас то ли хороший, то ли плохой, но решительно не позволяет нам жить «по-человечески».
Я слово «менталитет» ненавижу — тихо, но люто. И когда его слышу, с удовольствием схватился бы не то что за пистолет, а за ядрёну бонбу, шоб повыжгло.
Вы спросите — с чего это вдруг я так взъелся? А вот чего.
Наша замечательная интеллигенция, как известно, живёт с интеллектуальной фарцовки — то есть читает английские книжки, их переписывает и продаёт глупому населению и не менее глупому начальству с трёхсотпроцентной наценкой. «Менталитет» в русском значении этого слова — это типичный пример недобросовестной идейной контрабанды. О чём ниже.
На просвещённом западе «менталитет» появился в трудах Эмерсона, в значении modus cogitationis communis: способ мышления, свойственный не отдельному человеку, а группе людей, в их повседневном существовании. То есть ментальность — совокупность привычных идей, реакций, верований, предрассудков, и всего такого прочего, свойственных какой-то общине, социальной страте, классу, национальному меньшинству и так далее.
Дальше понятие стало потихоньку использоваться в разных целях, и после школы «Анналов», с одной стороны, и всяких неоантропологов, типа Леви-Брюля, с другой, окончательно прописалось в гуманитарке. Впрочем, насколько я понимаю, на Западе более популярно слово-синоним «ментальность». В дальнейшем, говорят о «правильном западном» подходе, я буду использовать именно это слово, а «металитет» оставлю за отечественной интерпретацией.
Итак. Понятие «ментальности» — в значении modus cogitationis communis — имеет встроенные ограничения. Без учёта которых его использовать нельзя. Категорически.
Прежде всего, «ментальность» всегда относится к какому-то времени. Можно говорить о «ментальности французского крестьянина XVI века», но нельзя говорить о «ментальности французского крестьянина» вообще. Потому что ментальность сегодня одна, а завтра другая.
Далее, ментальность бывает групповой (communis), но не всеобщей (universus). Последней не существует в природе. Ментальность крестьянина и феодала — разные ментальности. Исключения бывают для очень особых случаев — например, сильно запрессованные нацменьшинства обладают некоторой общей ментальностью, которую можно считать «ментальностью народа вобоще». Но это связано с тем, что они, как правило, запрессованы не куда-нибудь, а в определённую страту или класс. И то.
Наконец, самое тонкое, хотя и очень важное. Ментальность — категория скорее описательная, чем объяснительная. То есть: сказать, что такие-то и такие-то исторические обстоятельства определили ментальность итальянского горожанина XV века можно. А вот говорить, что менталитет итальянского горожанина XV века предопределили такие-то и такие-то исторические события, можно только с бааальщими оговорками. Лучше говорить — «ментальность сыграла роль», и надо ещё специально доказать, что она действительно эту роль сыграла. Потому как есть опасность объяснять «ментальностью» всё вообще, а этого тщательно избегают.
В России же «ментальность» не в чести, зато все болтают про «менталитет». Как правило — про «менталитет русского народа».
Свойства этого самого «менталитета» такие. Во-первых, он един и тотален — то есть позволительны и даже желательны рассуждения о русском менталитете in toto. Даже тот факт, что «менталитет» начальства и подвластных сильно отличается, игнорируется. Нет, он демонстративно отрицается — поскольку постулируется это самое единство менталитета. «Всякий русский раб, став начальником, будет вести себя как хам и падла, потому что это у него в культурной памяти, в генах».
Далее, менталитет не знает никаких границ во времени. Считается, что он един на протяжении всей русской истории. Те, кто это отрицает, начинают ломать саму русскую историю, выделяя какую-то её часть в «нерусскую». Типа — «до 988 года русских не было, но Святое Крещение раз и навсегда сформировало уникальную русскую православную ментальность». Или наоборот — «после разрушения Новгорода дух гордых русичей был уничтожен, и восторжествовала ордынско-холопско-имперская ментальность». Тут уж кому чего. Но суть одна — «ментальность» неизменна, как раз схватилось — так и покатилось. Из колеи не выпрягнешь, разве что перестав быть русским вообще.
И, наконец, «ментальность» — слово всеобъясняющее. Сама она взялась непонятно откуда («Крещение» или «ордынское иго» — это так, этикетки), но вот предопределяет она решительно всё. Особенно сейчас и особенно плохое. Кто насрал в подъезде? — русская ментальность насрала. Кто «Булаву» в сотый раз на старте накернил? — русская ментальность криворукожопая постаралась. Кто в футбол играть никак не научится? — русская, опять же, ментальность, будь она неладна. «Такая у нас душа».
Так вот, братцы. Вас обманули. Под видом почтенного западного бренда вам продают кислую овчину. Правда, тоже ненашенской выделки — но очень уж старую и полинялую.
А именно: английским словом прикрыто не особо принятое в наше просвещённое время понятие «народный дух». Которое в Россию пришло в восемнадцатом веке от немцев — конкретно от Гёрдера — через злонамеренно прочитанного Гегеля.
Понятие это не столько философское, сколько пропагандистское. Смысл его в том, чтобы обосновать всякие глобальные суждения о судьбах того или иного народа. Причём именно в те моменты, когда народ проходит глобальное переформатирование.
Появился «народный дух» и стал востребован в период, когда немцы сильно менялись (точнее, когда их сильно меняли). А именно — когда из бестолкового, неаккуратного и недружного промеж собой народа стали делать слаженную боевую машину. Поскольку изменения ментальности планировались глобальные и быстрые, это надо было как-то обосновать. Тут пригодилась та идея, что эти крутые изменения «на самом-то деле» были всего лишь «раскрытием глубины народного духа», который внутри себя всегда был таков, но лишь теперь, достигнув определённой ступени развития, самораскрылся. Типа — не волнуйтесь, ребята, вы не меняетесь, вы взрослеете, всё идёт по предначертанному в веках плану Абсолютного Духа.
В России «народный дух» тоже использовался в пропагандистских целях, но других. С русским национализмом боролись абсолютно все, а поэтому ничего хорошего русским не приписывали и в глубинах не усматривали. В лучшем случае в русском духе находили что-нибудь вроде бы лестное, но по сути для русских вредное. В результате получалось что-нибудь типа — «ты, Ванюшка, молодец, хорошо работАешь, царя любишь, в церкву православную ходишь исправненько, а в остальном как дитя малое» (консервативная публицистика). Или наоборот — «ты ведь, Петюня, царя убить хочешь, церкву да попов пожечь, а сам ты есть природный социалист» (публицистика революционная). В каждом случае, разумеется, ссылки шли на «глубины духа», потому что такие заходы можно обосновать только чем-то принципиально непроверяемым.
Нынешний же «менталитет» — это и вовсе мерзотина. Им обосновывают и оправдывают любую гадость, и ему же самому любую гадость приписывают. Универсальная отмазка и универсальная замазка. И чрезвычайно удобный повод для хамства «под маской аналитической».
Сказанное не означает, что никакого «русского духа» вообще нет и говорить о нём бессмысленно. Бозон Хиггса тоже никто не видел, а эвон сколько бабла откатили на его изучение. Но ведь не случайно любители слова «менталитет» используют именно его. Потому что если рассуждать о духе, то три четверти поводов для хамства в адрес русских отпадает, а с оставшейся четвертью можно спорить более-менее рационально. Или, наоборот, не спорить, по очевидной непричастности к русскому духу основных доставальщиков.
А тут — «такая, понимаешь, удобная загогулина».
