Новое русское православие

Новое русское православие: о религии плохо не говорить.

Мои поздравления Русской православной церкви. Эта реакционная организация пережила в XX веке большевистскую бурю и теперь снова занимается привычным для себя делом: требует особых привилегий от российской власти; делает все возможное для воссоединения церкви и государства; сражается с религиозной ересью и политическим инакомыслием в стране, где нет традиций правовой толерантности в отношении ни первого, ни второго; а также ведет кампанию подавления других религий, пытающихся обращать людей в свою веру.

Плохие идеи и институты на самом деле не умирают; они просто впадают в спячку в ожидании того дня, когда снова смогут лгать от имени власти.

На прошлой неделе московский суд вынес вердикт о виновности организаторам художественной выставки, которая высмеивала религию и материализм новой России. Среди экспонатов этой выставки, прошедшей в 2007 году, было изображение Иисуса на фоне золотых арок McDonald’s с подписью «Это моя плоть». На Христа можно было также посмотреть через глазок: спаситель держал в руках бутылку «Кока-колы» и возвещал: «Это моя кровь». Автор другой работы попытался ущипнуть ислам. На картине с названием «Чеченская Мерилин» изображена женщина в чадре, чья черная накидка поднимается вверх, напоминая знаменитую сцену из фильма «В джазе только девушки». Организаторам вынесли приговор за разжигание религиозной и межнациональной ненависти и приговорили к значительным штрафам. Но сажать их не стали – безусловный прогресс по сравнению с советским правосудием, раздававшим сроки диссидентам.

По иронии судьбы выставка проводилась в музее, носящем имя знаменитого физика Андрея Сахарова, ставшего в советскую эпоху одним из ведущих диссидентов и защитников прав человека. Сахаров был хорошо известен как защитник свободы самовыражения во всех видах. Он поддерживал и свободу вероисповедания, и свободу несогласия с религией и властью. Иск против организаторов выставки выдвинула ультранационалистическая православная группировка, под названием «Народный собор». Представитель этой организации Олег Кассин сделал заявление, подобающее государственному чиновнику советской эпохи или церковному бюрократу царской России: «Если хотите свободно самовыражаться, делайте это дома, пригласив самых близких друзей». Кассин отметил, что когда искусство становится достоянием общественности, оно превращается в «провокацию», вместо того, чтобы быть выражением свободы творчества.

Целый ряд выдающихся художников опубликовал открытое письмо на имя российского президента Дмитрия Медведева с призывом остановить этот суд. В результате компромисса, возможно, не без вмешательства властей, организаторов признали виновными, но сажать в тюрьму не стали. Прокурор требовал трех лет лишения свободы, но судья Светлана Александрова вынесла следующее решение: поведение подсудимых преступно, но заслуживает только штрафа.

Вместе с тем, бывший директор музея им. Сахарова Юрий Самодуров сказал по поводу судебного решения: «Теперь любую выставку по религии, на которой представлены работы, не являющиеся откровенно религиозными, можно считать преступной».

Поскольку я жила и работала в Москве в качестве журналиста в конце 60-х, в этой истории для меня есть нечто большее, чем простая ирония. В то время предметы «неофициального» искусства – картины и скульптуры, в которых не соблюдались каноны социалистического реализма, на самом деле выставлялись только дома у художников. Кроме того, религиозные символы, такие как иконы, зачастую использовались художниками не для возвеличивания религии, а для демонстрации конфликта ценностей независимых творческих работников и государства. Еврей и один из самых одаренных неофициальных художников той эпохи Оскар Рабин, который работал в Москве, часто ставил православные иконы рядом с изображениями «Правды» или на фоне скучных индустриальных пейзажей. Насмешка постсоветских художников над религиозными символами это зеркальное отображение той же самой диссидентской художественной традиции – протест против государства, ворующего огромные природные богатства нации в сговоре с новыми русскими бизнесменами-олигархами, против фактического союза государства и православной церкви и против цензуры в целом.

Особенно меня поразило то, как православные хвастуны используют слово «провокация», которое в конце 60-х и начале 70-х годов постоянно применял КГБ для очернения любой формы художественного и политического инакомыслия, в том числе, самиздатовской русской литературы, появлявшейся в Советском Союзе.