Мэр Москвы недавно предложил ввести смертную казнь за распространение наркотиков. Месяцем раньше служащих Госнаркоконтроля обнаружили умершими от передозировки. Эффективно ли в нашей стране борются с наркотиками? Иногда результаты борьбы видны невооруженным глазом.
Если не считать детства, когда одноклассники рассказывали о видах приготовления конопли («каша», «манага», «план»), пальцем показывая на дома, где можно купить наркотики («все об этом знают, на таком-то этаже…»), у меня дважды состоялись встречи с теми, кто имеет отношение к наркотикам.
В первый раз — в ноябре прошлого года. Тогда мы снимали репортаж о беспризорниках города Санкт-Петербурга для телеканала France24. По словам заместителя руководителя программы ресоциализации уличных детей организации «Гуманитарное действие» в Петербурге Алексея Волкова, в этом городе от 6 до 12 тысяч бездомных людей младше 18 лет. Контингент беспризорных «детей 90-х» разный — от сбежавших из детдомов до покинувших родителей из-за того, что младшему брату или сестре уделяют больше внимания. Из разговоров с подростками в офисе организации выяснилось, что все они нюхали толуол и баловались героином. Видимо, эти вещества у нас самые ходовые. Толуол по семьдесят рублей в хозяйственном магазине, а «белая смерть» — от 500 до 1000 рублей доза, в зависимости от степени концентрации.
Соцработники «Гуманитарного действия» каждый вечер выходят на новую «тусовку» — разыскивают чердаки, подвалы и другие «сквоты» беспризорников. Вручают им визитки и приглашают в свой центр медико-социальной помощи. Сначала их ждет беседа, а потом, если получится уговорить, то и лечение.
Те, кто на улице недавно, греются в Санкт-Петербурге у «Вечного огня» на Марсоовм поле. Сюда мы и пришли с камерой. Все было нормально до тех пор, пока один из стоявших у вечного огня с надвинутой на глаза шапкой не сделал резкий знак рукой товарищу. «Не снимай, а то камеру разобьем», — неизвестные не шутили. «Это, видимо, наркодилер», — объяснила мне французский корреспондент, пользуясь возможностью говорить на иностранном языке. «Скажи ему, что мы снимаем не их, а их клиентов». На такие объяснения у меня ушло минут сорок. Неизвестные в шапках камеру пытались изъять, я объясняла, что мы снимаем передачу о гуманитарной помощи беспризорникам и больше нас никто не волнует. Они отвечали: «А это же конченые люди. Вы что, не понимаете, что они сами виноваты? Это же никто!» В общем, неизвестные не могли поверить, что мишенью камеры являются не они, а «конченые люди». В конце концов я устало рявкнула: «Ничего мы не понимаем. Человек все равно остается человеком, и есть те, кого волнует именно их судьба». Дилеры поняли, что перед ними какие-то ненормальные, и ушли.
Этим летом я вспомнила про пациентов «Гуманитарного действия». Что с ними сейчас? Удалось ли начать лечение, избавиться от зависимости? Беспризорники, у каждого из которых есть мобильник, назначили встречу у метро. На первый взгляд, все у всех было хорошо. Сережа завел себе карликового пинчера по кличке Буцефал. Андрей объявил, что женился «гражданским браком» и устроился на работу.
«А сейчас вы куда-нибудь в кусты спрячьтесь со своей камерой. Нам тут надо очень нужные вещи купить», — вдруг сказал Андрей. «Какие это вещи?», — нахмурилась я. «Очень нужные и полезные. Вон в том доме дилер живет, мы с ним встречаемся во дворе». Памятуя первую встречу у вечного огня, я ответила: «Нет уж, мы никакую камеру включать не будем». «Ну, тогда ждите нас вон там на лавочке, пока мы закончим», — предложили подростки.
Ждать пришлось довольно долго. Отоварившись, компания употребила «нужные продукты» прямо во дворе того же дома. В пять часов вечера, неподалеку от детских песочниц и качелей. «А что такого? Ты посмотри, сколько тут всего валяется и без нас», — сказал Сережа, показывав шприцом, зажатым в руке, на шприц, лежавший в луже. Когда он шприц выбросил, мы вздохнули с облегчением. «Ты что думаешь, от этого вылечиваются? Вот Ваня, которого вы снимали, как «вставшего на путь исправления», снова с нами. Он лег в больницу просто потому, что там наркотики достать еще легче», — сказал Андрей.
«Сережа, как ты оказался на улице?», — оператор включил камеру. «Сначала в интернате был, потом на «принудке» лежал». — «А родители у тебя есть?» — «Есть, мама и сестра». — «А почему ты дома не живешь?» — «Не знаю». — «А зачем ты употребляешь наркотики? Удовольствие?» — «Сначала было удовольствие, а теперь просто надо». Закончить интервью не удалось. Мы все еще находились рядом со злополучным домом. Рядом с нами появились двое парней: «Что снимаем? Да я вам сейчас камеру разобью». Камеру удалось спасти. Почти без телесных повреждений. Благо, стоял день и мимо проходили люди, спеша по своим делам.
А репортаж так и остался незаконченным.
Алексей Волков рассказывает:
— 98 процентов подростков, которых удалось вернуть в семью, реабилитировать, снова берутся за старое. На улице их ждут доступные наркотики.
— Да, это я заметила. А с наркодилерами пытаются бороться?
— Примерно год назад милиция Санкт-Петербурга объявила специальный план по их поимке. С ними пытаются бороться, задерживая самих наркоманов.
— А дилеров?
— Теоретически, через потребителей наркотиков милиция должна выходить и на их распространителей. Но на практике этого не видно. Как были наркотики, так и есть. Последняя новость состоит в том, что уличные дети массово «пересаживаются» на новый наркотик, потому что героин им стали продавать чересчур разбавленный.
