Беженка Эльма живет в поселке Церовани, что в 20 километрах от Тбилиси. Грузинское правительство построило дом для Эльмы, ее мужа и ее старенькой матери, которая уже не встает.
Муж Эльмы, 72-летний Джони вспоминает о том, как пять лет назад они продали свою недвижимость в центре Тбилиси и перебрались в поселок Эредви, неподалеку от Цхинвали. Работали на земле и не думали, что будет война.
«Восьмого августа пошли российские самолеты, бомбили очень интенсивно, я до сих пор плохо слышу, бомба упала недалеко, огромная воронка образовалась», — вспоминает Джони.
Он до сих пор переживает, что перед самой войной сломалась его «Нива», что уходили они, бросив весь свой скарб. Но главное — в Эредви остались родители Эльмы. Старики уходить не хотели, думали, что не тронут.
«Отца Эльмы звали Николай. Это случилось 12 августа, когда его там убили, — говорит Джони. — Возле нашего дома, метрах в двадцати есть родник. Он вышел, чтобы набрать воду, в это время проехала машина. Люди с автоматами. Его и еще одного человека расстреляли», — Джони показывает на собственном горле, где прошли пули.
Потом, по его словам, пришли российские военные и похоронили убитых. Русские же вывезли и мать Эльмы, которая рассказала обо всем увиденном: как она просила, чтобы забрали все, но дом не трогали – ничего, по ее словам, не взяли, сожгли все село и бульдозерами сравняли его с землей.
«Народы, которые любят друг друга»
Джони показывает свой нынешний дом с тремя комнатами. Он такой же, как и сотни других, стоящих рядами одноэтажных каменных строений с ядовито-зелеными стенами и красными крышами.
Похожие дома, похожие судьбы беженцев. Впрочем, на жизнь здесь жаловаться не принято.
«К новому году нас поселили здесь, как видите, удобно, по-моему, – то ли спрашивает, то ли утверждает старик. — Не так плохо… Правда, не лучше, чем наш дом, который мы потеряли. Здесь нам дали телевизор, кровати, матрасы, постельное белье, кухонные принадлежности».
В одной из двух спален раздается стон. Хозяйка бежит к матери, которая после инсульта прикована к постели. Эльма возвращается и извиняется.
Я спрашиваю, как она относится к русским после всего, что случилось с ее семьей.
«У двух моих двоюродных братьев обе жены русские, их дети соответственно наполовину русские», — говорит Эльма, добавляя, что ей очень нравятся русские песни, особенно в исполнении Аллы Пугачевой.
«Мы — два народа, которые любят друг друга», — заключает женщина.
Тут же в беседу включается Джони. Он вспоминает, как его мать работала в тбилисском детдоме, как после войны там были собраны дети со всего Советского Союза, как он с ними играл, как служил затем на Украине, как ездил в Россию.
Люди ни в чем не виноваты, виноваты правители, говорит старик.
Под дулом автоматов?
Поселок Церовани поделен по территориальному принципу. В каждом из его частей живут беженцы из отдельных сел и городов, так проще, люди знают друг друга.
Многие из них были соседями и в Южной Осетии, соседями по несчастью стали они и в лагере беженцев.
На пороге одного из домов встречаю группу мужчин, беженцев из Ахалгори, городка и одноименного района, который до войны контролировала Грузия.
Мурад по-русски говорит плохо. Ему повезло больше, чем Джони. Правда, везение это условное.
Его дом не разрушили, как говорит Мурад, ему часто звонят друзья-осетины и просят вернуться. Но на вопрос, когда вернется, Мурад только пожимает плечами.
Он говорит, что не хочет жить под дулом автоматов. Впрочем, тут же стоящие рядом беженцы добавляют, что вернулись бы, если бы в Южной Осетии были международные наблюдатели.
Почему россияне и южные осетины не пускают туда наблюдателей? — спрашивают они.
Беженцы не сажают деревья
В министерстве по делам беженцев, которое расположено в одной из тбилисских многоэтажек, я встречаюсь с советником министра Валерием Копалеишвили.
По его словам, до августа прошлого года в Грузии жило 225 тысяч беженцев, сейчас их число увеличилось на 27 тысяч. Большинство беженцев уже расселены, для них построены 36 поселений, типа Церовани, сейчас строят еще два поселка на 400 семей. Впрочем, в жилье нуждаются не все.
«У нас есть семьи, которые получили денежные компенсации, потому что у них не было необходимости селиться в поселках для беженцев, кого-то приютили родственники, у кого-то оставалась недвижимость за пределами Цхинвальского региона (как называют в Грузии Южную Осетию), и из-за этого они получили 10 тысяч долларов в лари. У нас есть семьи, которые еще думают, где им жить, но в основном проблема решена», — говорит Валерий Копалеишвили.
Самая острая проблема сейчас — работа, и это в министерстве признают. Беженцы получают 24 лари в месяц, это около 15 долларов.
В Церовани те, у кого есть машины, ездят на заработки в Тбилиси, у кого нет — перебиваются как могут. Правда, говорят, что власти обещают построить завод.
Министерство помогает беженцам проводить сельхозработы, а тем, кто был занят в общественном секторе, ищет новую работу.
Как утверждает Георгий Кипиашвили, все беженцы социально защищены, у них нет проблем с медобслуживанием, и их дети ходят в школу.
Но в главном вопросе, который интересует беженцев, в вопросе возвращения домой, им помочь пока не может никто.
Тем не менее, надежда на возвращение остается. Беженцы не сажают деревья рядом со своими новыми домами, потому что не планируют пускать здесь корни.
