Ровно двадцать лет назад, 18 декабря 1989 г., похороны академика Андрея Дмитриевича Сахарова превратились в массовую народную манифестацию. Этот день стал своеобразным пиком демократизации нашей страны. Огромное число людей вышло на улицу как в Москве, так и в Петербурге.
Американский посол Джек Мэтлок отмечал в своих мемуарах, что заметил в толпе даже одинокую фигуру маршала Сергея Ахромеева – человека, который явно не разделял политических взглядов Сахарова, но по какой-то причине счел, видимо, своим долгом почтить память создателя водородной бомбы.
Мэтлок обратил внимание и на то, какие лозунги поднимали над толпой манифестанты. «Простите нас за то, что мы молчали, когда вас мучили». «Больше никогда не утратим мы мужества подняться против тиранов». «Вы указали нам на долг русской интеллигенции».
С тех пор демократия постепенно шла на спад. Мы все чаще молчали, кого бы по соседству не мучили. Мы утратили мужество подниматься по какой-либо иной причине, кроме как для того, чтобы взять из холодильника новую бутылку пива. Ну а вопрос о долге русской интеллигенции оказался полностью вытеснен вопросом о том, по какому курсу завтра будут продаваться на бирже бумаги государственного или корпоративного долга.
Временами, конечно, случались новые взлеты, спровоцированные какими-то событиями (как, например, в августе 1991 г.), однако нетрудно было заметить, что разочарование быстро нарастало. Сегодня употреблять в народе (даже образованном) слово «демократия» не принято. На лекции студенты могут встретить его сдавленным хихиканьем. Причем ни один другой термин – рынок, конкуренция, модернизация, а, особенно, прибыль и «бабло» – такого хихиканья не вызывает. Демократия у многих ассоциируется не с системой политического устройства развитых стран мира, а, скорее, с пиаром – с попыткой втюхать наивным, восторженным дурачкам некий идейный продукт, используемый исключительно для их околпачивания.
Почему же за 20 лет мы эволюционировали именно в эту сторону?
Стандартное объяснение сводится к тому, что народ разочаровался в демократии. Альтернативное (и менее популярное) – в том, что народ до демократии не допускают. Боюсь, что как одна, так и другая точка зрения весьма односторонни.
Для того, чтобы разочароваться в демократии, надо сначала понять хотя бы ее основы. А этого понимания у советских людей в 1989 г. не было. Демократия не могла стать у нас по-настоящему популярной всего лишь за год, отделяющий начало первой относительно свободной предвыборной кампании (народных депутатов СССР) от манифестации, состоявшейся в день похорон Сахарова. Демократия за столь краткий срок могла лишь увлечь и заинтриговать.
Ну а что касается сегодняшних ограничений на демократию, то ограничения были ведь и 20 лет назад. Предвыборные собрания с помощью специально привезенных на них «специзбирателей» с соседних заводов могли отсеивать неугодных властям демократов почище, чем это делает ныне избирком методом графологической экспертизы «неправильных» подписей. А агрессивно-послушное большинство (термин Юрия Афанасьева) Съезда народных депутатов было явным прообразом нашей Единой и Справедливой.
Но в конце 80-х гг. имелось желание сломать барьеры, тогда как сегодня мы послушно следуем в фарватере, проложенном Кремлем. Так как же можно интерпретировать события того времени?
Во-первых, «демократия» ушедшей эпохи была первым по-настоящему массовым шоу, в котором предложили участвовать советскому народу. Изголодавшийся по зрелищам народ мигом откликнулся на призыв.
Любопытно отметить, что подготовка к выборам на Первый съезд народных депутатов шла фактически параллельно с показом по TV первой многосерийной зарубежной мылодрамы под названием «Рабыня Изаура». И пользовалось это «мыло» такой же популярностью, как «демократия».
По сей день сериалы и разного рода шоу доминируют у нас в зрелищном ряду. Только латиноамериканское «мыло» сменилось отечественным, а «демократия» уступила место «Танцам со звездами», «Фабрикам звезд», «Ледниковому периоду» и «Дому-2». В этих шоу зрелищности больше. Впрочем, если депутаты приспосабливают свои выступления к запросам масс, то они по сей день, как показывает пример Владимира Жириновского, могут конкурировать с профессионально состряпанным продуктом.
Во-вторых, «демократия» той эпохи кормилась отсутствием корма. Прилавки магазинов быстро пустели, поскольку экономическая реформа, осуществленная Горбачевым и Рыжковым в 1987 – 88 гг., привела лишь к увеличению ничем не обеспеченной денежной массы. Поэтому интерес к «демократии» был еще и движением пустых кастрюль.
Сегодня кастрюли наполнились. У кого-то с верхом, у кого-то до половины, у кого-то чуть-чуть прикрыв донышко. Многие, естественно, недовольны, но нет все же того ощущения «непробиваемой стены», которое формировалось 20 лет назад. Тогда всякие индивидуальные формы борьбы за свое материальное благополучие упирались в пустоту прилавков. Можно было заработать больше, но трудно было больше потребить. Соответственно, идея трансформации всей системы становилась привлекательной. Сегодня же индивидуальные формы борьбы за свой карман вполне реальны, тогда как формы коллективные большинству граждан представляются откровенным авантюризмом.
Что все это значит?
То, что интерес к демократии у нас не позади, а впереди. Он будет медленно, но верно созревать. Позади, в 1989 г., остался поиск хлеба и зрелищ. Впереди – трансформация системы, которую мы будем осуществлять, по-настоящему разобравшись в том, зачем это нам нужно.
