Чайлдфри как уродливая реакция на национализацию детей

На минувшей неделе русскоязычные блоги вновь были вовлечены в скандал, связанный с детьми. На этот раз внимание публики было привлечено к варварской истории отъема новорожденного ребенка у женщины, рожавшей дома. Согласно заявлению, переданному потерпевшей Еленой Содомовской в прокуратуру и опубликованному в блоге ее подруги, после домашних родов для регистрации ребенка в ЗАГСе потребовалась справка «О живности ребенка», для чего родители пригласили домой педиатра. Это немедленно стало поводом для конфликта, поскольку семья имела «нетрадиционный дизайн жилища» и выступала против современной аллопатической медицины. Соответственно, педиатры отказывались выдать нужную ЗАГСу справку и, по мнению Содомовской, провоцировали родителей на конфликт.

Проверки семьи продолжались практически ежедневно. И когда младенец простудился, врачи немедленно потребовали от матери дать ему антибиотики. После ее отказа врачи вызвали милицию. По словам Содомовской, милиция в ее доме вела себя именно так, как обычно ведут себя российские милиционеры. То есть, хамила, грубила и пыталась унизить потерпевшую. В результате женщину увезли вместе с сыном в больницу, где под предлогом медицинского осмотра ребенок был отобран. В таком изложении действия милиции, врачей и органов опеки однозначно квалифицируются как похищение несовершеннолетнего.

Я вынесу за скобки вопрос о том, насколько рассказ г-жи Содомовской соответствует действительности, и есть ли в нем существенные умолчания. Личность подруги матери, саентолога и «сыроеда», которая пишет от ее имени в блоге, не вызывает никакой симпатии. Проблема здесь в другом, и этот конкретный случай является лишь очередным примером того, какую важность приобретает в последнее время третий член модели взаимоотношений в треугольнике «дети — родители — государство». Это проблема юридического статуса ребенка и границ полномочий государства в отношении семьи.

История, рассказанная г-жой Содомовской, вновь продемонстрировала, что мы стремительно движемся к окончательному закреплению ситуации, в рамках которой дети рассматриваются как собственность государства. Родители в рамках этой модели являются всего лишь опекунами, которые выполняют функции подготовки детей к принятию гражданства. При этом любые отклонения от процедуры «нормального воспитания» преследуются государством как уголовное преступление (ст. 156 УК РФ), а в более мягком случае подозрений на ненадлежащее воспитание может наступать фактически незаконное отобрание (похищение) ребенка и последующая передача этого «актива» на баланс государства. В каждой детской комнате государство, таким образом, прописывает милиционера, наглое существо в фуражке и с пистолетом. Общество, если оно вообще существует в России, до сих пор является немым свидетелем этого процесса.

Более того, достаточно большое количество людей уверены, что «отклоняющиеся» родители должны подвергаться процедурам принудительной нормализации. На бытовом языке это звучит как пожелание «полечиться», «обратиться за помощью к психиатру» либо как литания об «отмене карательной медицины». Говорить об этом могут лишь те счастливцы, которые в реальности никогда не сталкивались лично с попытками применения государством принудительных медицинских мер к ним самим. И вообще такую позицию разделяют люди, которые не понимают конвенционального характера «общественной нормы», и, соответственно, не могут представить себе, что завтра на месте сыроедов, рожающих на дому, могут оказаться они сами.

Например, потому что они не воспитывают своего ребенка в духе правильной религии, или не заставляют его смотреть правильные телепередачи, или читают ему на ночь ложные книги. Эти основания для обвинения родителей в ненадлежащем воспитании только на первый взгляд выглядят невозможными. Сочетание современных технологий контроля, доступных государству, и достаточно дремучей идеологии чиновников, может привести к самым непредсказуемым последствиям, жертвой которых станут «отклоняющиеся» семьи. То есть в первую очередь, семьи усыновителей, верующих, а также научных работников и интеллигентов. Последние находятся явно в группе риска, поскольку с одной стороны вызывают оправданные подозрения со стороны так называемого народа, а с другой обычно не имеют никаких средств защиты от чиновников. Типичным примером этого может стать недавняя история семьи Лапиных. Но вообще говоря, подобным «отклоняющимся» может стать абсолютно любой.

При этом я настаиваю, что тезис о детях как государственной собственности в современной России не является ни метафорой, ни преувеличением. Не следует думать, что представители органов опеки, отнявшие сына г-жи Содомовской, являются закоренелыми садистами. Они лишь действуют в рамках своей интерпретации «сигнала», полученного сверху. Должностные лица понимают, что они будут нести ответственность за «халатность» или жалость, проявленную по отношению к семьям. Посаженный в детскую милиционер должен следить там за порядком и в случае чего быть готовым применять табельное оружие, иначе он сам может стать очередной жертвой государства. Государство, действующее в собственной логике, преследующее собственные интересы, заявляет о своих правах в открытую, причем в жертву права собственности на детство приносится даже Конституция.

Так, уполномоченный по защите прав ребенка города Москвы Алексей Головань сделал не так давно потрясающее по своей откровенности заявление. Цитирую дословно: «В ситуациях, касающихся насилия детей, мы должны исходить из презумпции виновности родителей». В переводе на человеческий язык это означает, что когда речь идет о защите собственности, опекуны должны подвергаться самому тщательному досмотру, а гарантии конституционных прав и свобод на них не распространяются. Не менее откровенным был и известный правдоруб Сергей Миронов, который формально является у нас третьим человеком в государстве. «Всякий факт жестокого обращения с ребенком правомерно расценивать как факт посягательства на достояние, оберегаемое государством», — заявляет спикер Совета Федерации. Думаю, что комментарии здесь излишни.

На фоне этой очевидной интервенции государства в сферу частной жизни возникает совершенно естественная реакция со стороны определенной части общества. Я не хочу воспитывать своих детей для этого государства, не желаю, чтобы Сергей Миронов рассматривал моего ребенка как свое достояние. Государство не оставляет мне иного выбора, кроме как не иметь детей. Государство делает из меня Фалеса Милетского, который на вопрос о том, почему он не имеет детей, отвечал: «Из детолюбия». И в этом моя позиция сближается с популярной доктриной «чайлд-фри», свободных от детей.

Впрочем, есть и существенные различия. Идеология чайлд-фри в ее первоначальном виде сводится, по сути, к банальному тезису о том, что дети понижают качество жизни, делая взрослых зависимыми, несвободными и ограниченными. Дети мешают ходить в кафешки (постоянная тема для разговоров в этой среде — это ужасные чужие дети, мешающие чайлд-фри наслаждаться их капучино), заниматься виндсерфингом и сексом, короче говоря, «дышать полной грудью». Отказ от «спиногрызов» для традиционного чайлд-фри является выбором гедониста. Для меня же это, напротив, форма аскезы.

Дело в том, что я точно знаю, какой момент моей жизни был самым счастливым. Это случилось за несколько месяцев до того, как российское государство сожрало мою семью, в мае 2008 года. Моя дочь Алиса, которой тогда было неполные четыре года, шла вместе с бабушкой по улице и, увидев меня, спросив разрешение у бабушки, со всех ног бросилась в мою сторону. Я взял ее на руки, и мы пошли домой к маме. Был солнечный весенний день. Всякий раз, когда я вспоминаю об этом, эта сцена становится той внутренней валютой, которой мне приходится расплачиваться за нашу жизнь в течение последних двух с половиной лет: если это счастье было возможным, значит все не напрасно. И, напротив, одной из наиболее тяжелых моих мыслей является констатация того факта, что у нас не будет сына, о котором мы так мечтали. Детолюбие говорит мне, что моим детям лучше не знакомится со своими многочисленными защитниками, этими безумными необразованными хамами, действующими во имя бога своего государства — статистики.

В общем, мне кажется, что эти явления — государственная интервенция в детство и идеология чайлд-фри — в действительности развиваются параллельными курсами, чайлд-фри является опосредованной и уродливой реакцией на нынешнюю национализацию детей. Ни один разумный человек не согласится отдать часть своего тела государству, а сегодня мы вплотную подошли к ситуации, когда деторождение отчуждает права родителей в пользу Сергея Миронова и компании, фактически превращая граждан в рабов.

А таковых государству нужно все больше и больше, и вот уже слышатся яростные проповеди патриотов, призывающие сплотится и показательно наказать чайлд-фри за их антигосударственную деятельность, за их непонимание ситуации, нежелания участвовать в демографической битве во славу великой России. А Первый канал российского телевидения пренебрежительно отзывается о чайлд-фри в своем сюжете о положительном опыте многодетных семей (их число якобы растет). Отсюда, разумеется, один шаг до введения фискальных обязательств в отношение чайлдфри-граждан, знаменитого «налога на бездетность». Государство сначала разрушает семьи, а затем требует заплатить за это. Ведь каждый гражданин России должен поспособствовать росту государственного состояния: или натурой, или же звонким рублем. Тех, кто не желает участвовать в этом, следовало бы в духе времени объявить опасными экстремистами, а пропаганду бездетности запретить в судебном порядке. И именно тогда мы, разумеется, сделаем еще один решительный шаг к демократическому правовому государству.