Хотел написать статью под заголовком «Путин в Польше». Понятно, почему. Путин и на самом деле был в Польше. Но так же и потому, что коррелируется с устойчивыми словосочетаниями типа «Ленин в Польше».
Так, если помните, назывался фильм Сергея Юткевича, получивший в 1966 году премию в буржуазных Каннах. Критика с восторгом писала, что основатель нашего государства предстал, наконец, не каким-нибудь коммунистическим маньяком, а почти нормальным человеком. И действительно Ленин Юткевича все время чего-то говорил умное, силой мысли покидал камеру, в которую его засадили австрийские жандармы, осуждал мировую войну, и даже, кажется, неплохо отзывался о поляках, некто Анджей, по словам Ленина, называл его отцом.
Но Ленин не назвал Анджея сыном — вот ведь! И реальная жизнь — поразительная штука. Уже через четыре года реальный Ильич берет власть в России, а через восемь лет после своих «интеллигентских блеяний» требует «бешеного наступления на Варшаву». Забыл он и о пацифизме, если считать, что помнил. Своя война — это не чужая империалистическая, которую развязали «подлые собаки». Своя война — это рациональное решение, во имя которого жертвуют чужими жизнями.
Впрочем, и поляки были хороши. Не будем отрицать.
Польшу вооружала Антанта. Подумывали, как бы отхватить себе под шумок кусок Украины. Вошли в Киев. Вряд ли руководствуясь категорическим императивом. Но в России тогда командовал Тухачевский, и он приказывал леса, где прячутся бандиты, — крестьяне, которым нечего было есть, у которых с продразверсткой отобрали все — «очистить ядовитыми газами, точно рассчитать, чтобы облако удушливых газов распространилось по всему лесу, уничтожая все, что в нем пряталось».
Заметьте, Гитлер, при котором этот метод довели до совершенства, еще пешком под стол ходил. Вру — тусовался в НСДАП.
Потом они столкнулись — польские интервенты и людоед Тухачевский, которому Ленин приказал бешено наступать на Варшаву. Троцкий думал, что это пожар мировой революции. Ведь Тухачевскому раз плюнуть подвезти побольше иприта.
«Эти» хотели побить «тех», «те» хотели побить «этих» — на чью сторону встать нам в историческом споре? На чью сторону встать, если переместиться назад в машине времени? На чью сторону встать, если смотреть не с Олимпа политических небожителей, а непосредственно из окопа? Тут — интервенты, там — людоеды.
В 1939-ом ситуация «моральной неопределенности» в каком-то смысле повторится. «Демократический» Запад трусливо лавировал. Гитлер продолжал вооружаться, обижаясь за Версальский мир. Кое-кто в Польше традиционно подумывал о захвате Украины. Служба внешней разведки (сегодня) упоминает Юзефа Бека, который якобы замахивался на расчленение СССР. Может, замахивался, может, не замахивался — не суть важно. СССР не расчленили, оккупировали, наоборот, Судеты. Из Финляндии гипотетически простреливался Ленинград. Поэтому раздвинуть границы в целях безопасности — так решили в Кремле. Кинулись туда, кинулись сюда. Четверть миллиона, кажется, положили. Но оттянуть войну на своей территории путем развязывания войны на чужой, казалось вполне нормальной политтехнологией. Кажется и сегодня. Лидер несостоявшейся партии, председатель Движения развития, Юрий Крупнов выходит на блоге «Эха Москы» с шокирующим текстом: «Внешнеполитическая доктрина Сталина была не только оригинальной, но и по своей нравственности и действенности гениальной. Сталин во внешней политике оказался тем же, кем Пушкин в поэзии».
А в это самое время, в смысле в то время, в 1939-ом… когда в школах СССР учили Пушкина-Пушкина, а Пушкин-Сталин думал, что он — не Пушкин, а Ленин или вообще индийский бог, мясорубка политических репрессий медленно, но верно, хотя, может быть, и не медленно, перемалывала нашу страну в лагерную пыль. Она — мясорубка — тоже хотела раздвинуть границы.
Итак, на чью сторону встать, если переместиться назад в машине времени? На чью сторону встать, если смотреть не с Олимпа политических небожителей, а непосредственно из окопа? Где выбрать точку обзора?
Это — понятно — припев.
На самом деле, я тоже не люблю «польскую гордость» и появившуюся в последнее время нетерпимость. Типа мы сами по себе и с американцами, а русский нам не брат. Но однозначно встаю на сторону польских улан, встретивших немецкие танки самоубийственной конной атакой. Нет, они не думали, что танки бумажные, но куда им было деваться, когда их все предали? Говорят, что это миф, но я готов верить в него.
И я стою на стороне польских офицеров, погибших в Катыни. Если бы Советы планировали не делить мир с Гитлером, а «лучше подготовиться», зачем бы им убивать потенциальных союзников по борьбе, мужественных улан, готовых с саблями лезть на танки? Нет объяснений сей «нравственной пушкинской политттехнологии». Другое дело, что расстрел вытекал из пресловутого то ли «существующего, то ли несуществующего» пакта и секретного протокола к нему. В целях «дезинформации Гитлера», расстреляли 20 тысяч офицеров.
Парадоксально, эта трагедия не разделяет наши народы, скорее, роднит. А «мир-дружба, пхай-пхай», скорей, будут разделять, как всякая ложь. Польшу роднит с Россией мужество народов, столкнувшихся в темном переулке истории один на один с нечеловеческим мировоззрением, нечеловеческой этикой. Пониманием этого пронизана вся вторая половина двадцатого века.
Где б и когда вы еще увидели такое? Восстание евреев (1943 г.) варшавского гетто как материализовавшаяся метафора кругов этого ада. Представляете: в центре — гетто со всеми ужасами Спилберга. Следующий круг — фашисты с газовыми камерами. Следующий — наступающая на фашистов Красная армия, за которой простирается свой точно такой же ад — Сибирь, Колыма, лед…
В 1944 году не народ, но коммунистический СССР, ее вожди, еще один раз предают поляков, не оказав помощь следующей волне Варшавского восстания. Пусть эти евреи сами выкручиваются, — якобы говорит в усы Иосиф. Но одно это уже сближает неофициального русского и неофициального поляка.
И вот победа, радость и скорбь. Или «Пепел и алмаз». Прототип героя Збигнева Цыбульского (Его сотворил Анджей Вайда, не тот ли это Анджей, который называл кинематографического Ленина отцом?!) стреляет в кинематографического секретаря обкома ПРП Щуку. Грандиозный успех по миру. У нас таких фильмов нет! Хотя пропаганда педалирует тему «трагической ошибки», на долгие 20 лет Цыбульский становится символом духовного сопротивления. Погибая под колесами поезда, превращается в легенду.
О, как я сам любил Польшу в это время. Писал: «О, Польша, сколько польского со мною было этим беглым веком, очки носил я под Цыбульского, алмаз пытался отыскать под пеплом…»
Из фильма: — Почему ты всегда в темных очках? — Это от неразделенной любви к Родине.
Родина. Советские диссиденты с надеждой смотрят на Польшу. Один соцлагерь, но в польском бараке, кажется, есть подполье, есть солидарность. «Солидарность». «Солидарность» перекидывается на перестройку. Члены политклуба «Перестройка» едут в Варшаву.
В Варшаве холод, экономический кризис, снег, одинокие лампочки болтаются на ветру. Но и Россия еще не встала с колен. Гордые поляки распределяют продрогших эмиссаров новой России по квартирам, стелют им постели, кормят ветчиной и невиданными в России вкусностями. И денег не берут!
Великое славянское братство существует! Вы — в Европу, и мы — в Европу. Вы — дверь, мы — защищаем тылы. Чтобы не пролез новый усатый.
И как же мы все это про…ли!
В дверь лезет Усатый. Лужков что ли его тянет? Тут и третье тысячелетье, начало. «Польское мясо». Какие-то бизнесы, газопроводы… «Катынь» — то ли есть, то ли нет. «Пакт» — то ли есть, то ли нет. То ли осудили, то ли наоборот поздравили. Накал распада здравого смысла невероятный. Темная тень наползает.
Но летом все по барабану. Солнце прогоняет тень. Стоят хорошие теплые дни. Путин в Польше. И как Ленин, он — не маньяк, а самый нормальный. Он говорит, а не мочит в сортире! История, говорит, не имеет одного цвета. А то! И конечно, надо признать ошибки. Надо!
Или, вернее, «Хорошо». Маяковский. «Воспаленной губой припади и попей из реки по имени «факт»… Или все-таки это Цой? Когда в 1991-ом какие-то молодцы свергали с постамента Дзержинского, они говорили, что это им Цой велел.
Я не пишу статью с названием «Ленин в Польше» — такая статья уже есть. Говорил же, напрашивается. Я пишу джаз.
В этом джазе премьер-президенту легко быть единственным европейцем, нормальным русским и самым умным. Ведь впереди паровоза, который то ли вперед летит, то ли стоит на запасном пути, бежит какафонский псевдосталинский Агитпроп, выпадая из мелодии. Несут картонные муляжи. Кто-то исподтишка украшает дьявольским электрическим светом странное святилище в метро. Сталин — Пушкин, а Пушкин — наше все. Такая логика подтасовки.
Но Агитпроп наплел столько дряни, что Путин с парой нормальных слов — весь в белом, а мы в г…не.
Агитпроп. Паша Данилин радуется должности препода идеологического факультета, он собирает поздравленья, несчастный. Я поздравляю его, — все-таки карьера! Но думаю о запрещении Агитпропа как факта. О роспуске его, как Инквизиции. Он называет меня дураком, утверждает, что я мозг пропил. Мне возражают: враги программируют нас ментальными кодами. Лишая славного прошлого, не оставляют надежды на славное будущее. В этом смысл пропаганды — отстоять национальные ментальные коды. Это самая важная деятельность на Земле.
И поэтому ложь, ложь, ложь. И поэтому джаз, джаз, джаз…
