Деда призвали в армию в июле 1941 года, через месяц после рождения моего отца. Демобилизовали в звании инженер-капитана в сорок шестом. Два ордена. Несколько боевых медалей. Пачка благодарностей. И десяток фотографий.
Наверное, это главное, что я смогу рассказать о войне своим детям. Хорошо, что смогу рассказать хотя бы это. Замечательно, что родители не выбросили мои детские книжки о войне. Книжки уже почти дождались своего часа в гараже. Таких сказок, как «Крайний случай» Ивана Туричина, больше нет и вряд ли появятся. А ведь она одна давала больше, чем большинство плакатов с георгиевскими ленточками, развешанные вдоль магистралей. Помню, в детстве другие книги мне можно было не читать: Иван-солдат, Фриц-рыжий лис и пистолет с кривым дулом. А сегодня? Типа, неполиткорректно по отношению к нашим лучшим партнерам?
Мне очень не нравится то, что происходит в стране вокруг Дня Победы.
И совсем не потому, что Никита Михалков снял плохое кино. Мне фильм тоже не понравился. Только не понравился он, скорее, потому, что «великий фильм о великой войне» оказался другим. В моей голове «великий военный фильм» не может начинаться трагифарсом. И заканчиваться на середине. Великий военный фильм — «Они сражались за родину». Сиськи здесь ни при чем.
Прошло несколько дней, и я понимаю, что Никита Сергеевич, наверное, снял совсем даже неплохой фильм — цельный, развивающийся, сложный. Наверное, не гениальный. Категорически противопоказанный для показа детям. Требующий для осознания просмотра следующей части; чем раньше, тем лучше. Но не плохой.
А фильм уже разгромили. И, вместе с фильмом, разгромили визуальный ряд годовщины Победы, так как наш кинематограф смог выпустить к 9 мая всего один военный фильм. И дело не в бюджетах: никто бы не стал на «неосвоенные» господином Михалковым деньги снимать военные фильмы, — скорее, еще один сериал. Просто не посчитали нужным. Патриотические фильмы у нас в стране снимают исключительно бездари, и исключительно отрабатывая заказ властей, — по крайней мере, именно такое впечатление у меня складывается из информационного шума.
На «Снобе» началась дискуссия по поводу георгиевских ленточек. Типа, глупость, профанация… Особенно меня поразило мнение Олега Сысуева. Я правильно понимаю, что тот, кто повязал георгиевскую ленточку на зеркало «Мерседеса» или антенну «Ауди», — в лучшем случае — двуличный подлец, а в худшем — неразоблаченный шпион?
Георгиевская ленточка — символ. Eye stopper, если хотите, напоминающий о Великой Отечественной войне. И совершенно непринципиально, как именно выглядит эта ленточка: она могла оказаться совершенно другой по ширине, цветам; в конце концов, она могла оказаться даже и не ленточкой вовсе. Однако благодаря этой ленточке и медийной истории, сформированной вокруг нее, память о войне не уходит.
