Рассказ Дмитрия Белякова в эфире новостной программы «ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС» телеканала ДОЖДЬ.
Ведущий «ДОЖДЯ» Владимир Аверин: Британская газета The Sunday Times вышла со статьей об исполнительницах недавнего теракта в столичной подземке. Авторы рассказали о видеообращении, которое смертницы, якобы, записали всего за 4 дня до взрывов в метро. На пленке – женщины. Каждая из них – в черной одежде, их лица закрыты. Понять, кто это на самом деле, невозможно.
Ведущая «ДОЖДЯ» Елена Ханга: Автор публикации Марк Франкетти пишет так, цитирую: «Видеообращения, попавшие в распоряжение Sunday Times, позволяют по-новому заглянуть в сознание террористок, подвергшихся идеологической обработке. Обе неоднократно призывают других женщин стать живыми бомбами». Источники в правоохранительных органах говорят, что «таким женщинам промывают мозги, их используют как пушечное мясо». Конец цитаты.
Аверин: И сейчас с нами в студии фотограф Дмитрий Беляков. Он работает на многие западные издания, часто снимает и для британской газеты Sunday Times.
– Дмитрий, скажите, по сообщению газеты вы были в селе, откуда одна из террористок родом, буквально за несколько дней до того, как она отправилась в Москву. Вы специально туда поехали, как вы туда попали?
Дмитрий Беляков: Я расскажу сначала. Я поехал в Дагестан для того, чтобы подготовить репортаж о салафитах. Салафизм – это одно из основных течений в исламе. Есть шииты, есть сунниты, есть салафиты. К сожалению, сейчас салафизм приобрел значение нарицательное. Это произошло потому, что [с этим течением связаны] очень многие экстремистские группировки, например, «Салафитская группа проповедей Джихада», которая виновна, в частности, в убийстве нескольких российских инженеров. Моя задача была влезть этим людям в мозги, понять, что у них там, в голове.
Аверин: А в Дагестане получается, что одно село принадлежит одному течению, соседнее – другому?
Беляков: Нет, на Кавказе, в основном, исповедуют традиционный ислам. Вот есть чистый Суфий. Как таковые салафиты – они же ваххабиты. Они появились в начале 90-х ,и сразу же началась такая необъявленная религиозная война между традиционными суфиями и салафитами. Я не буду вдаваться в частности, так как там слишком много религиозных частностей. Это отдельный разговор. Но основной информационный посыл для меня был: можно ли с религиозным течением жить в мире, и относятся ли они непосредственно к террористам, или нет. Поэтому я отправился в Балахани, потому что там проживал Расул Шарипов, – это отец Мариам Шариповой, одной из смертниц. Я на тот момент даже не подозревал о ее существовании.
Аверин: Вы отправились непосредственно туда, потому что он там проживал?
Беляков: Да. Дело в том, что он очень известный улем. Из терминологии, это знаток ислама. Он исповедует чистый ислам. Кстати, на мой вопрос, являетесь ли вы ваххабитом, он дал такой ответ: «Давайте мы эти термины оставим, я просто исповедую «чистый» ислам».
Аверин: И каждый уверен, что исповедует «чистый» ислам.
Беляков: Со времени пророка Магомеда, есть много толкователей и Суры, и Корана. Каждый считает, что он прав.
Аверин: Скажите, пожалуйста, а вы видели дочь этого человека?
Беляков: Да. Но я еще раз повторяю, что я не к ней поехал. Я поехал к Расулу Шарипову, потому что мне его рекомендовали как хорошего знатока вот этого самого, назовем его, «чистого» ислама.
Аверин: Но вы же понимаете, что теперь фигура этой женщины становится центральной?
Беляков: Да, поэтому я второй раз был вынужден туда ехать.
Аверин: А какое впечатление она на вас произвела, когда вы с ней беседовали?
Беляков: Абсолютно стандартная. У меня с ней была очень простая беседа. Сначала мы с ней общались на бытовом уровне. Она принесла какую-то еду, накрыла на стол. Я помню, что хинкали мы кушали, было вкусно. Но за эти рамки – «принеси-подай» – разговор не выходил, потому что это Кавказ. Я не имею права вступать в разговор с женщиной в чужом для меня доме – жена, дочь хозяина дома. Чтобы произвести хорошее впечатление, я привез с собой коробку конфет шоколадных из Москвы и чай. И с разрешения Расула я этот подарок Мариам сделал. Он ее позвал: «Вот русский, он хочет сделать тебе подарок». Она улыбнулась, сказала: «Вы какой религии?»
Я ответил: «Я – христианин, крещенный».
– А вы не хотите перейти в ислам?
– Вы знаете, нет, потому что я крещенный, я не могу поменять религию.
– То есть, вы не станете мусульманином?
– Нет, не стану.
– Если пророк Мухаммед захочет, вы станете.
– Ну зачем я нужен пророку Мухаммеду? Зачем я нужен Аллаху? Я грешный и так далее.
И тогда она отвечает с совершенно изменившимся выражением лица, совершенно другой человек появился передо мной, предстал: «Если бы все в мире были мусульмане, это было бы так прекрасно. Почему этого некоторые так боятся?» Развернулась на 180 градусов и вышла.
Аверин: Не взяла конфеты?
Беляков: Нет, взяла-взяла. Она просто как-то, видимо, была расстроена моей реакцией.
Аверин: Вы же были не только в этом селе. Вот это село, эта семья принципиально отличаются от подавляющего большинства других дагестанских семей, или внешнего отличия не заметно?
Беляков: Салафиты вообще отличаются. А Дагестан, не буду говорить в сравнении с какой другой республикой, но с другими исламскими республиками Кавказа – это очень светская республика, поверьте мне. Я в Дагестане был раз пятьдесят. И в Дагестане есть все признаки светскости. Одновременно с этим на улице вы можете встретить девушек и в платьицах на бретельках, и в коротких юбочках, и девушек, которые в 39-градусную жару ходят, закутанные в хиджаб. Видны только кончики пальцев, и, конечно, желательно, чтобы это был темный цвет.
Ханга: Вот вы сказали, что вернулись в это село после теракта. Вы заметили какую-нибудь перемену?
Беляков: Да, я вернулся туда через 10 дней после теракта. Меня там вспомнили, поскольку я там был до этого. И я был единственный, кто ходил увешанный своими камерами, в сопровождении Расула опять-таки, потому что один я бы не смог там передвигаться. Он объяснял нюансы: вот женщин, например, нельзя фотографировать, даже девочек-школьниц. Изменений в самом селе внешне нет. Это никак не проявляется, это Кавказ. Сам Расул не проронил ни единой слезинки, он высказал формальные соболезнования по отношению к жертвам терактов, сказал, что не понимает, каким образом его дочь могла совершить такой страшный поступок. Мать рыдала, это женщина. И она сказала такие слова: «Я не понимаю, как она могла поступить так со мной?» –поскольку они, как мать и дочь, были очень и очень близки. Они спали вместе: на одной постели, в одной комнате. И, видимо, как дочь – она была хорошей дочерью.
