Историю человечества можно проследить на истории денег. Так поступали английские экономисты, Маркс и Макс Вебер. За тысячелетия деньги эволюционировали от средств расчета до всеобщего эквивалента, и за это время мир претерпел изменения от натурального хозяйства, где их роль минимальна, до рынка, где они составляют главную сущность. Категория денег приобрела философскую, этическую и религиозную нагрузку, банковское ремесло превратилось в культуру.
Как случилось, что презренное, осуждаемое всеми религиями ростовщичество стало диктовать законы и нормы поведения?
Философия процентов уходит корнями в удушливую атмосферу венецианских и голландских гетто, в лавки менял, сводящих все земные ароматы к запаху денег. Пока мореплаватели гонялись за географическими миражами, открывая терры инкогнито, цепкие, слепые кроты, шейлоки и гобсеки, шли к цели на ощупь. А в эпоху прибыли средневековый джин вырвался из бутылки, заполоняя в отместку Вселенную.
Деньги и разделяют и уравнивают, отсюда их притягательная сила, всепроницающие, они сметают все границы, кроме собственных, разрушая все барьеры, рубежи, разбивая скорлупу предрассудков, они вьют кокон банковского счета. Аристократию отрицает отнюдь не демократия, но — монетократия, профанирующая как идеалы коммунизма, так и христианские догмы: в денежном круговороте, кто был никем, становится всем, первые — последними…
Демократия — это власть денег в чистом виде. К ней шли упорно, столетиями, через пропасти отчаяния, моря крови и бездны разочарования. Исчерпав все объекты доверия, общество получило наконец опрокинутую веру. Это выхолощенная вера, вера в денежный фетиш, отстраненный, обезличенный предмет поклонения, возвышающий, как талисман, его обладателя, походит больше на суеверие, потому что сами деньги, как усиленно твердят нам их идеологи, не добры и не злы. И действительно, деньги не пахнут…
Религиозные, сословные, национальные, идеологические, нравственные принципы построения общества остались в прошлом. Дух устал от тысячелетней борьбы, истощился, проиграл плоти. Современный обыватель, развращенный Реформацией, убаюканный идеями протестантизма, не способен на жертву, а значит, из христианства вынут хребет, осталась пустая оболочка. Да и смешно жертвовать собой ради лишних ассигнаций — это уже найм, совсем иной подтекст.
Счастье потребления, земной комфорт вместо иллюзий рая, прибавка жалования вместо обещания вечной жизни — это безусловная психастения, упадок воли, витальности.
Сегодня, на новом витке монетократии, мы видим очередную попытку управлять миром через финансовые рычаги, опутывая его сетью денежных потоков и щупальцами транснациональных компаний, не платя за лидерство кровью. Но все торговые империи до сих пор разваливались — будь то Карфаген, Тир, хазарские рахдониты или поздний Рим. Всегда менее развитые, но сильные духом варвары обращали их в руины. Этот закон более глубокий, чем постоянно меняющиеся декорации — от финикийских галер и золотых испанских галионов до глобализации экономики и Интернета.
Отсылка «грязного» производства в Юго-Восточную Азию зиждется на уверенности, что нынешний статус кво продлится вечно, что сложившаяся иерархия, мировая пирамида никогда не рухнет. Но стоит ли слепо доверять настоящему, текущий момент всегда лжет. В конце концов, все держится на психологии, на всемирном соглашении, на внушении покорности миллионам, уже не силой оружия, а внедрением в сознание окончательности распределения ролей, бесповоротности Истории.
В условиях демократии правят не талантливые, не кровожадные, не святые, а расчетливые, ловкие, делающие деньги. И здесь также господствует «curius regio, eius religio» (Чья власть — того и вера.)*: обществу навязывается мораль телевизионного меньшинства (как тут не переиначить тезис Протагора: «Мерило всех вещей — человек экрана».)
Это судьи, которых никто не выбирал, обвинители, адвокаты, палачи… Ведь охота на ведьм должна периодически повторяться — диалектика выдвигает свои требования устойчивости: коммунистам нужны антикоммунисты, демократам — противники демократии… Так что, диссиденты будут всегда в цене. Вопрос в том, согласятся ли остальные терпеть это положение вещей, не возмутятся ли иерархией ценностей, при которой основное достоинство — наличие капитала, а кошелек — пропуск в рай.
Конечно, по демократическим правилам олигархов не переиграть, это их поле, их принципы, усиленно навязываемые миру фукуямами, как лучшие из возможных, но малейшее сомнение может привести к бунту, дать цепную реакцию, рассыпающую их карточный домик. Все держится буквально на честном слове, на авторитете Запада, подкрепленного вездесущностью его политики, на почти суеверном страхе, на негласном договоре мироустройства; все держится на ощущении непробиваемой стены; но пережившие девяносто первый год один раз уже расстались с подобным ощущением. Мир дольний только подобие мира горнего, земная сцена — отражение небесной баталии. Изнеможение, слабость, малодушие царят на театре военных действий, бурление ХIХ и ХХ веков сменилось штилем и застоем. Гиббон закончил свой труд о падении Рима словами: «Империя пала, началась эпоха варварства и христианства».
Тойнби считает восточные культы ответом на вызов легионеров Тита и Веспасиана. Но объединение вокруг меча Карла Великого остановило мусульман, и было новым ответом в бесконечном диалоге с Востоком. Сегодня на колониальный вызов Запада, на экспансию христианской цивилизации получен демографический ответ стран ислама. Китайский взрыв при этом менее опасен из-за традиционного стремления жителей Поднебесной к изоляционизму и самодостаточности. Пока движение на юг еще продолжается, мы находимся в инерционной стадии, фазе шаткого равновесия. Но надолго ли?
Надежда на высокоразвитые технологии и голливудские мифологемы — слабое утешение, всеобщая эйфория и ликование от победы над коммунизмом — грустные симптомы разложения. Мультяшная пропаганда, басенная мораль демократического эпоса и бесконечная сага о «хороших» и «плохих» парнях вряд ли сдержат натиск молодых народов.
Сможет ли Америка, где через несколько десятилетий белых будет незначительное меньшинство, сохранить могущество, созданное квакерами с их пуританской моралью и искуплением трудом первородного греха?
Менталитет первых эмигрантов уже сильно разбавлен в американском «melting pot». Я не верю в унификацию по-американски, мир для этого чересчур укоренен этнически, я не верю в общечеловеческие ценности, скорее — в общечеловеческие слабости. Тепличные цветы гибнут на морозе, купеческие караваны — под мечами воинов. Избрание монетократической модели заставляет отгораживаться, обрекает на искусство слабых — нанимать, стравливать, лавировать…
Сделавшие ставку на вексель платят страхом. И сегодня европейской оранжерее грозит восточный садовник, его ножницы лязгают все ближе. И изнеженной благополучием Европе, чтобы не быть раздавленной, смытой волнами великого переселения ХХI века, придется обратить взоры на Россию. Это геополитическая неизбежность, диктатура обстоятельств, это единственный долговременный прогноз. И тогда наступит гибель демократии, как вялого и аморфного образования.
