На каждом шагу в дискуссиях о различных безобразиях, творящихся в нашем государстве, натыкаешься на возмущение хорошо зарабатывающих граждан среднего класса. «Я живу честно, плачу налоги, а мне…» Недодали очередных плюшек, не починили дороги, устроили кучу бюрократического геморроя на ровном месте, не обеспечили благорастворения воздухов в окружающей действительности, не завезли приятного чувства гордости за державу — ненужное вычеркнуть, нужное вписать. И чем больше я вникаю в то, что реально происходит внутри живущей на наши средства организации под названием «государство», тем меньше понимаю смысл выражения «честно платить налоги».
Нет, я понимаю, что бывает приятно поиграть в абстрактного американца (реальных таких американцев тоже далеко не так много, как кажется из-за океана), всерьез считающего свои власти обслуживающим персоналом, а неплательщика налогов — фрирайдером, «безбилетником», то есть, по-простому, халявщиком. Я плачу, а он едет просто так. Но иногда вдуматься в смысл произносимых слов тоже, знаете ли, стоит.
Я вот плачу налоги. К сожалению. Не имею гражданского мужества открыто отказаться. Работаю в организации, которая в силу пристального и недоброжелательного отношения проверяющих органов не может позволить себе мухлевать с отчетностью, как это делают все вокруг. На мои налоги только что уморили в СИЗО адвоката — то есть, прямо скажем, убили без суда — за то, что не тех защищал. На мои налоги каких-то людей, которых подозревают в убийстве другого адвоката — тоже, кстати, защищавшего в основном не тех — приволокли в суд с надетыми на голову мешками — то ли для того, чтобы скрыть побои, то ли из каких-то более экзотических соображений. На мои налоги судья проштамповал решение о заключении под стражу — то есть о посадке в тюрьму людей, еще не признанных виновными ни в каком преступлении, просто по подозрению. Проштамповал, не только не обращая внимания на полтора десятка процедурных нарушений, но и не поинтересовавшись, на минуточку, а тех ли к нему привезли, чьи имена указаны в ходатайстве о назначении меры пресечения. Товарищи подсудимых, люди не слишком приятных политических взглядов, но зато знавшие их лично, выражают в этом некоторые сомнения: вроде бы мужчина с закрытым лицом был намного крупнее подозреваемого. На мои налоги упорно продолжают клепать неработающую «Булаву» — очередное испытание только что закончилось очередным провалом. На мои налоги ее, вне всякого сомнения, рано или поздно склепают — и на свете станет больше еще одним орудием массового убийства в руках никому неподконтрольных безответственных казнокрадов. На мои налоги генерал Шаманов — тот самый, что в прямом эфире выпускал на чеченские села ракеты с надписью «с Рамаданом», тот самый, который отдал приказ бомбить с воздуха толпу беженцев перед блокпостом «Кавказ», — недавно отправил спецназ ВДВ защищать завод, принадлежащий своему зятю, известному бандиту, от следователя по особо важным делам СКП, явившегося на завод с обыском. История стала известна, аудиозаписи переговоров выложены и интернете; генерал отделался порицанием от начальства и продолжает — на мои налоги — командовать воздушно-десантными войсками.
Это все мелкие шалости, разумеется. На наши налоги, граждане, фабрикуются сотни тысяч уголовных дел в год. Типовое уголовное дело образца 2009 года — дело не расследованное, а сфабрикованное. Зарегистрированное уже после того, как оперативный работник выбрал виновного. Добросовестный опер отличается от негодяя тем, что выбирает на эту роль того, кого действительно считает виновным, а не того, на кого проще «повесить» обвинение. Все, что происходит дальше, ничуть не отличается, идет ли речь о стопроцентной фальсификации, или об «оформлении» реального преступника, чья вина была установлена в ходе «оперативной работы» (то есть запугивания возможных свидетелей), незаконного прослушивания телефонных переговоров или пытки человека, задержанного «для выяснения личности» или «для опроса свидетеля». Все громкие дела, вызывающие справедливое возмущение правозащитной и просто прекраснодушной общественности обилием процессуальных нарушений, от дела Ходорковского до дела Аракчеева, являются настоящими образцами законности по сравнению с тем, что происходит в общем случае: там, где нет ни денежных интересов, ни возможности выманить взятку, ни госзаказа, ни влиятельных врагов, ни политического душка, ни журналистов, ни землячества или профессиональной группы, готовых «вписаться» за своего, ни правозащитного «гевалта», ни камлания на тему «русских людей обижают», ни какой-то громкой или трогательной истории, заставляющей участников следствия отнестись к своей миссии защитников правопорядка всерьез. В общем случае имеет значение только одно: готовность оперативного работника отправиться к следователю за разрешением на возбуждение дела против конкретного лица. Все, что начинается дальше — суд, определяющий меру пресечения, официальные допросы свидетелей, экспертизы, занимающие месяц-другой, пока подследственный парится в СИЗО, согласование с прокурором, и далее, до приговора — проходит в бытовой терминологии участников под названием «оформление». Милиционеры называют следователей «переплетчиками», а процесс формирования официального следственного дела «набиванием бумагой». Судья «идет навстречу» гособвинителю: они фактически сослуживцы, в одной системе работают. По итогам — срок.
И да, вся эта машина по переработке людского материала в лагерную пыль работает на наши налоги. На ваши налоги. Только, пожалуйста, не надо тут вспоминать 37-й год. От условного «37-го» ситуация отличается существенным обстоятельством: отсутствием команды «фас» в отношении конкретных групп людей. В отсутствие четкой политической указивки, кого в данном сезоне велено считать врагами, система работает практически автономно. А потому — в отсутствие как заданных сверху ориентиров, так и содействия «добровольных помощников органов» — система втягивает в колесо почти исключительно тех, от кого элементарно ожидает наименьшего сопротивления. Бедных, безработных или работающих нерегулярно, живущих не по месту прописки, с порушенными социальными связями, молодых или уже отсидевших, необразованных и не шибко «грамотных». На опричном жаргоне — «наркоманов», хотя на самом деле зависимые от нелегальных наркотиков люди далеко не составляют большинство населения зон. Это, скорее, просто оправдание: наркоман, значит, «уже не человек», значит, можно не ограничивать себя даже той мерой человечности, которая присутствует у молодых (18–23 года) вчерашних гопников, год-другой назад надевших милицейские погоны. Вы, кажется, надеялись, что, платя налоги, поспособствуете равенству возможностей, праву даже самых социально незащищенных на достойную жизнь? Получите. Распишитесь.
Вы, добросовестный налогоплательщик, напрямую оплачиваете существование этой мясорубки. Вы не просто соучастник — вы заказчик преступления. Есть, чем гордиться.
