После Хиросимы стало ясно, что отныне «атомная дубина» американцев занесена над всем миром и это может привести к новой войне с непредсказуемыми последствиями.
Так получилось, что именно 16 июля сорок пятого, когда главы правительств союзных держав уточняли в Бабельсберге повестку дня предстоящей конференции, военный министр США Стимсон сообщил президенту Трумэну об успешном испытании первой атомной бомбы на полигоне в Алмагордо.
Через два дня, получив подробный доклад руководителя «Манхэттенского проекта» генерала Гровса об этом испытании, Трумэн уведомил о происшедшем британского премьера Черчилля. Встали вопросы: в какой форме, письменной или устной, на пленарном заседании или с глазу на глаз, сейчас же или в конце конференции сообщить русскому союзнику эту сенсационную новость?
В ходе последующей дискуссии Трумэн и Черчилль разработали особый сценарий уведомления главы советской делегации Сталина. Было решено сделать это 24 июля после закрытия заседания в личной беседе Трумэна со Сталиным, а затем сразу же отдать приказ командованию ВВС США сбросить атомную бомбу на Японию где-то между окончанием конференции и возвращением президента в Вашингтон…
Но вот как развивались «атомные события» в течение всей Великой Отечественной войны и в послевоенное время…
В конце октября сорок первого года нарком внутренних дел Берия получил шифровку от лондонского резидента, в которой сообщалось о работах в Великобритании по созданию атомной бомбы. Но само понятие «ядерная реакция» ему ровным счетом ни о чем не говорило. Да и время было какое – Москва находится на осадном положении, враг со дня на день может ворваться на улицы столицы. Так стоит ли еще думать о будущих грозящих опасностях?
Через два месяца, в январе сорок второго, из Лондона поступило еще два секретных донесения о ходе работ британских физиков по урановой тематике.
В это же время член ГКО Берия получил записную книжку убитого обер-лейтенанта вермахта со сложными формулами и расчетами по расщеплению уранового ядра и «тяжелой воды». Этот факт доказывал, что не только союзники Советского Союза, но и противник, терпящий жестокое поражение под Москвой, занимается разработкой нового победоносного оружия! Но доклад председателю ГКО Сталину по этим документам все откладывался.
Полученные материалы были все же направлены руководителю специального отдела Академии наук СССР Евдокимову с целью получить от него квалифицированную рекомендацию о том, как использовать их в работах по атомной тематике.
Актуальность этого вопроса не вызывала сомнений: «В связи с сообщениями о работе за рубежом над проблемой использования для военных целей энергии ядерного деления урана прошу сообщить, насколько правдоподобными являются такие сообщения и имеет ли в настоящее время эта проблема реальную основу для практической разработки вопросов использования внутриядерной энергии, выделяющейся при цепной реакции урана…» Вопрос имел важнейшее государственное значение.
Нарастала тревога и внутри страны. Не получив ответа на свое мартовское письмо от уполномоченного ГКО по науке Кафтанова, младший техник-лейтенант ВВС Г.Н.Флеров направил в конце мая «аналогичное соображение» на имя председателя ГКО Сталина: «Надо, не теряя времени зря, делать урановую бомбу! Она позволит достичь значительного превосходства над военной машиной вермахта…» Это было уже серьезно.
Председатель ГКО Сталин тотчас поручил наркому внутренних дел Берии выяснить «кое-что» о Георгии Николаевиче. Пока подчиненные «всемогущего наркома» наводили справки о подателе столь бесцеремонного послания, Берия получил письмо от академика Хлопина. В нем говорилось: «В ответ на ваш запрос от 7 мая 1942 года сообщаю, что Академия наук СССР не располагает никакими данными о ходе работ в заграничных лабораториях по проблеме использования внутренней энергии, освобождающейся при делении урана. Мало того, за последний год в научной литературе, доступной нам, почти совершенно не публикуются работы, связанные с решением этой проблемы.
Это обстоятельство, как мне кажется, дает основание думать, что соответствующим работам придается большое значение и они проводятся в секретном порядке. Что же касается институтов Академии наук СССР, то проводившиеся в них работы по этой проблеме временно свернуты по условиям эвакуации этих институтов из Ленинграда». Письмо было датировано 10 июня 1942 года.
Спустя месяц от руководителя советской резидентуры в Лондоне генерала Склярова поступило новое донесение: «Президент США Рузвельт и премьер Великобритании Черчилль заключили в Вашингтоне договор о слиянии американского и английского проектов атомного вооружения». Нарком внутренних дел тотчас направился в Кремль, чтобы доложить председателю ГКО Сталину о содержании полученных им секретных документов.
Положение на фронтах складывалось непросто. Красная Армия потерпела в мае жестокие поражения в Крыму и под Харьковом. Вермахт решительно наступал в направлении Сталинграда. Поражение на Волге угрожало серьезными последствиями для страны. Председатель ГКО Сталин пригласил к себе уполномоченного ГКО по атомной энергии Кафтанова и поручил ему безотлагательно разобраться с «урановой проблемой». Химик-технолог по образованию, Кафтанов энергично включился в решение перспективной задачи.
В октябре в Москву был вызван профессор Курчатов. Он прибыл из Казани, где находился в составе эвакуированного туда Ленинградского физико-технического института, с 20-х годов ставшего центром научных исследований в области ядерной физики. Кафтанов вручил Игорю Васильевичу весь пакет секретных материалов, полученных из Лондона по урановой проблематике. Сергей Васильевич поручил ученому-ядерщику оценить их с научной точки зрения. Сказал о действиях фронтовика Флерова, его недавнего коллеги по физтеху.
Целую декаду Курчатов тщательно изучал материалы, добытые военной разведкой, раскрывающие исследования английских физиков по урановой проблеме. Результатом напряженной работы Игоря Васильевича явилась докладная записка на имя заместителя председателя ГКО Молотова. Ученый пришел к следующим выводам.
1. В исследованиях проблемы урана советская наука значительно отстала от науки Англии и Америки и располагает в данное время несравненно меньшей материально-технической базой для проведения экспериментальных работ.
2. В Советском Союзе проблема урана разрабатывается менее интенсивно, а в Англии и в Америке более интенсивно, чем в довоенное время.
3. Ввиду того, что получение сведений об этом выводе связано с громадными, а может быть, и непреодолимыми затруднениями, и ввиду того, что возможность введения в войне такого страшного оружия, как урановая бомба, не исключена, представляется необходимым широко развернуть в СССР работы по проблеме урана. К ее решению необходимо привлечь наиболее квалифицированные научные и научно-технические силы Советского Союза. Помимо тех ученых, которые сейчас уже занимаются ураном, представлялось бы желательным участие в работе профессора А.И.Алиханова и его группы, профессоров Ю.Б.Харитона и Я.В.Зельдовича, профессора И.К.Кикоина, профессора А.П.Александрова и его группы, а также профессора А.И.Шальникова.
Для руководства этой сложной и трудной задачей представляется необходимым учредить при ГКО под вашим председательством специальный комитет, представителями науки в котором могли бы быть академики А.Ф.Иоффе, П.Л.Капица и Н.Н.Семёнов.
Заместитель председателя ГКО Молотов получил докладную записку Курчатова 27 ноября, а на следующий день она уже была представлена Сталину. Председатель ГКО поручил Вячеславу Михайловичу в ближайшее время собрать ученых-атомщиков, чтобы обсудить с ними исключительно злободневный вопрос. Но сделать это оказалось не таким простым делом. Флёров, Шальников и Петржак находились в действующей армии, а Курчатов и Александров были командированы на Черноморский флот и там искали пути спасения наших боевых и транспортных кораблей от магнитных мин противника.
Совещание состоялось в последний день ноября на Ближней даче Сталина в Ильинской. На нем присутствовали Вернадский, Иоффе, Капица, Семёнов, Алиханов, Зельдович, Кикоин и Щёлкин. Председатель ГКО Сталин открыл его ключевым вопросом:
– Могут ли немцы или наши западные союзники, англичане и американцы в ближайшие два-три года создать атомную бомбу?
– Эти работы в Англии, Америке и Германии, безусловно, ведутся, товарищ Сталин, но никто из присутствующих физиков не может определенно сказать, на какой стадии готовности они находятся, – доложил академик Иоффе.
– Младший техник-лейтенант Флеров, находясь на фронте, прислал тревожное письмо на мое имя и предлагает немедленно приступить к созданию урановой бомбы, а вот из Академии наук я до сих пор не услышал таких предложений, – сердито сказил Сталин.
Никто из присутствующих ученых не решился возразить на эту резонную реплику председателя ГКО. Тогда Сталин поставил следующий вопрос:
– Сколько, хотя бы примерно, требуется времени и сколько будут стоить научные и инженерные работы по созданию атомной бомбы?
– В исследованиях по урановой проблеме мы отстали от зарубежных ученых на несколько лет, товарищ Сталин, – снова заявил директор физтеха Иоффе. – А стоить эти работы будут примерно столько же, сколько наша страна тратит в год на ведение военных действий против фашистов.
– Кто персонально, товарищ Иоффе, должен, по-вашему мнению, возглавить эти специфические работы? – остановившись перед академиком, спросил Сталин.
Тут у директора физтеха имелось совершенно определенное мнение. Иоффе сказал:
– Эти работы, товарищ Сталин, должен возглавить профессор Курчатов, Игорь Васильевич, который в настоящее время командирован руководством института на Черноморский флот со специальным заданием.
– Понятно, товарищ Иоффе. – Председатель ГКО дважды молча прошелся взад-вперед по ковровой дорожке и лишь потом заключил: – Профессор Курчатов предлагает создать при ГКО специальный комитет, который должен возглавить работы по урановой проблеме. Мы его и создаем. С нашей стороны этот комитет возглавит член ГКО товарищ Берия, а научными разработками будет заведовать товарищ Курчатов. Он должен привлечь к этой работе всех нужных специалистов. Необходимо отозвать из действующей армии товарищей Флёрова, Шальникова и Петржака. По всем текущим вопросам товарищ Курчатов в любое время дня и ночи будет иметь выход на председателя ГКО.
В самом начале сорок третьего года по указанию Сталина к работе по урановой проблеме подключился его заместитель в Совнаркоме СССР, нарком химической промышленности Первухин. Молотов сообщил принятое решение Михаилу Георгиевичу в такой форме:
– Это личное поручение товарища Сталина, которое он просил передать тебе, Михаил Георгиевич. Ты инженер-электрик и легко разберешься в урановой проблеме.
Вячеслав Михайлович передал Первухину важнейшие документы по атомным делам и пожелал успешной работы… Так, весной сорок третьего года было положено начало советскому атомному проекту, который всего через шесть лет увенчался созданием нашей урановой бомбы… Потребовалось шесть лет неимоверного, титанического труда!
Особые условия были созданы для руководителя научной программы. В Кремле имелась специальная секретная комната, в которой Курчатов, и только он один, знакомился с материалами, добытыми нашими разведчиками.
В интересах нашей страны и, что особенно показательно, безвозмездно работал крупнейший немецкий физик Клаус Фукс. С приходом Гитлера к власти он вслед за отцом эмигрировал в Великобританию. Именно из переданных им нашим разведчикам Семёну Кремеру и Урсуле Кучински («Соне») материалов, Курчатов узнал, что в секретной лаборатории «Кавендиш» Кембриджского университета под руководством профессора Холбана проводятся важнейшие исследования по цепной реакции урана и созданию атомной бомбы.
Советский разведчик Ян Черняк, прибывший в Лондон в середине сорок второго года, установил контакты с английским физиком Аланом Мэйем, так же, как и Фукс, работающим в лаборатории «Кавендиш». Мэй ненавидел нацизм Гитлера и был согласен с тем, что советские ученые должны опередить ученых Германии, работающих над созданием атомного оружия.
В течение трех месяцев Мэй передал Черняку свыше ста листов материалов по установкам для разделения изотопов урана, с описанем технологического процесса получения плутония, с чертежами «уранового котла» и объяснением принципов его работы. Уже в октябре сорок второго года большая часть их оказалась на рабочем столе Курчатова в Кремле.
Когда в начале сорок третьего года Мэй, вместе с группой профессора Холбана, был переведен в лабораторию Национального научно-исследовательского центра Канады, расположенного в Монреале, на связь с ним вышел наш военный разведчик Павел Ангелов. Он получил из рук Алана и переправил в Москву доклад американского физика Ферми об устройстве и принципах действия «уранового котла», функционирующего в Ок-Ридже, в долине реки Теннесси. В материалах присутствовала схема «котла», а также образец урана-235 на платиновой фольге в виде окиси.
Через два года, в канун Потсдамской конференции глав союзных государств, Мэй передал Ангелову последний материал – его доклад о ходе работ в Англии по созданию собственной атомной бомбы. В докладе подчеркивалась важная мысль о том, что англичане намерены самостоятельно вести работы по созданию атомного оружия. Ученый объяснял это намерение тем, что американцы прибрали к рукам все атомные секреты и ни с кем делиться ими не собираются.
Перед отъездом в Берлин «главный куратор атомных дел в стране» Берия ознакомил Председателя СНК СССР Сталина с содержанием последних донесений наших «атомных разведчиков».
В одном из них, из Америки, приводились параметры готовой к подрыву атомной бомбы: «В июле месяце сего года ожидается производство первого взрыва атомного заряда. Активным веществом этой бомбы является элемент-94 без применения урана-235. В центре шара из плутония весом пять килограммов помещается инициатор – бериллиево-полониевый источник альфа-частиц. Корпус бомбы, в который помещается это взрывчатое вещество, имеет внутренний диаметр сто сорок сантиметров. Общий вес бомбы, включая пенталит, корпус и прочие детали, составляет около трех тонн. Ожидается, что сила взрыва бомбы будет равна взрыву пяти тысяч тонн тринитротолуола. Запасы активного материала:
а) Уран-235. На начало апреля имелось 25 килограммов урана-235. Его ежемесячная добыча равнялась 7,5 килограмма.
б) Плутоний (элемент-94). В лагере-2 имеется 6,5 килограмма плутония. Получение его надежно налажено. План добычи перевыполняется. Ориентировочно взрыв ожидается не позднее 10 июля сего года».
Это была уникальная информация. О том, что ею владеет «мистер Джо», не мог знать проницательный британский премьер Черчилль. Вот почему он очень просил президента Соединенных Штатов Трумэна сделать сообщение Сталину об атомной бомбе еще до 25 июля, дня его вынужденного отъезда в Лондон на подведение итогов парламентских выборов. Черчилль хотел видеть, какое впечатление произведет эта исключительная новость на «грозного русского союзника».
Второму заседанию глав правительств 18 июля предшествовало важное обстоятельство. В полдень военный министр США Стимсон получил телеграмму из Вашингтона об успешном испытании первой атомной бомбы и тут же сообщил об этом президенту Трумэну. Она гласила: «Операция проведена утром. Обследование еще неполное, но результаты кажутся удовлетворительными и превосходят ожидавшиеся. Доктор Гровс возвращается завтра. Буду держать вас в курсе происходящего». Трумэн тотчас проинформировал об испытании новейшего оружия Черчилля.
Глава английской делегации пришел в неописуемое возбуждение, услышав об успешном взрыве «толстяка». Он смотрел на президента Америки Трумэна с восхищением и завистью и с присущей ему настойчивостью принялся убеждать американского союзника занять на конференции как можно более жесткую позицию по всем обсуждаемым вопросам. Встали вопросы: как использовать «атомное превосходство» для воздействия на «мистера Джо»? В какой форме, письменной или устной, на пленарном заседании или с глазу на глаз, и когда, сейчас же или в конце конференции сообщить русскому союзнику эту новость?
В итоге президент Трумэн заявил Черчиллю: «Я думаю, что лучше всего сказать ему на одной из узких встреч, что у нас есть новый вид бомбы, что-то совершенно неординарное (не упоминая слово «атомная»), что, мы думаем, окажет решающее воздействие на волю японцев продолжать войну». В ходе дискуссии они разработали особый сценарий уведомления главы советской делегации. Было решено сделать это 24 июля после закрытия заседания в личной беседе Трумэна со Сталиным, а затем тотчас отдать приказ сбросить атомную бомбу на Японию, где-то между окончанием работы конференции и возвращением президента в Вашингтон.
По окончании восьмого пленарного заседания глав правительств 24 июля президент Трумэн при выходе из Большого зала остановил Сталина и, как бы невзначай, сообщил ему через переводчика Павлова, что в Америке создано совершенно новое оружие необычайной разрушительной силы. Согласно разработанному ранее сценарию, премьер Черчилль, находясь поодаль, со стороны внимательно наблюдал за реакцией Сталина. Для них было очень важно оценить влияние, которое эта важнейшая новость окажет на «мистера Джо». Президенту Трумэну показалось, что Сталин не проявил интереса к его сообщению. И когда премьер Черчилль спросил его у автомобиля при отъезде, что ответил ему «мистер Джо», тот просто развел руки в стороны: «Он не задал мне ни одного уточняющего вопроса». Главы американской и английской делегаций сделали опрометчивый вывод: Сталин, дескать, не понял значения сенсационного события.
На самом деле глава советской делегации понял из сообщения президента Трумэна главное – в Соединенных Штатах создана атомная бомба! Нашим ученым следует поторопиться, чтобы решить эту актуальнейшую проблему. Вернувшись в Бабельсберг, Сталин поделился полученной информацией с наркомами Молотовым и Берией.
– Союзники цену себе набивают, – заявил в ответ нарком Молотов.
– Пусть набивают, – улыбнулся Сталин. – Товарищ Берия, надо будет сегодня же переговорить с товарищем Курчатовым и всемерно ускорить работу его коллектива.
В середине сентября сорок пятого из канадской резидентуры военной разведки сбежал шифровальщик Гузенко, прихватив некоторые важные секретные материалы. Канадская контрразведка тотчас передала полученные документы и самого предателя в руки Федерального бюро расследования. Так американцам стало известно, что в Москве осведомлены об их секретных работах по созданию атомной бомбы.
Вскоре им удалось выйти на след Мэя. За ученым было установлено круглосуточное наблюдение, но оно ничего не дало, так как временно прервались контакты Алана с Черняком и Ангеловым. Прямых поводов для ареста Мэя у ФБР не имелось, но на одном из собеседований ученый проговорился. На провокационный вопрос следователя: «А сколько все же, Алан, вы получили от русских?» – Мэй безмятежно ответил: «Я денег не брал». Этот ответ ученого был квалифицирован как его признание в шпионаже. Мэй был арестован, предан суду и получил десять лет тюремного заключения за «передачу секретной информации неизвестному лицу».
Работы в Советском Союзе по атомной проблеме уже не прерывались ни на один день. После атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки председатель ГКО Сталин понял, что отныне «атомная дубина» американцев занесена над всем миром и это может привести к новой войне с непредсказуемыми последствиями. Требовалось во что бы то ни стало лишишь скользкого союзника этого стремления к мировому господству.
В разгар войны с Японией, 18 августа, Сталин созвал представительное совещание по «атомной проблеме». После всестороннего обсуждения было принято важнейшее постановление Государственного Комитета Обороны «О специальном комитете при ГКО». На него возлагались ключевые обязанности:
– руководство всеми работами по использованию внутриатомной энергии урана;
– развитие научно-исследовательских работ в этой области;
– широкое развертывание геологических разведок и создание сырьевой базы СССР по добыче урана, а также использование урановых месторождений за пределами нашей страны (в Болгарии, Чехословакии и других странах);
– организация промышленной переработки урана, производство специального оборудования и материалов, связанных с использованием внутриатомной энергии;
– строительство атомно-энергетических установок, разработка и производство атомного оружия.
Товарищу Берии принять меры к организации закордонной разведывательной работы по получению более полной технической и экономической информации об урановой промышленности и атомных бомбах, возложить на него руководство всей разведывательной работой в этой области, проводимой органами разведки.
Так было положено начало созданию атомной отрасли промышленности в Советском
Союзе под руководством наркома Ванникова. Из разных наркоматов ему были переданы и перепрофилированы научно-исследовательские институты, конструкторские бюро, промышленные предприятия и строительные организации.
До конца сорок пятого года была завершена разработка проекта промышленного реактора, а через год, 25 декабря сорок шестого, на нем была осуществлена управляемая цепная реакция деления урана. В канун ноябрьского праздника сорок седьмого года последовало официальное заявление, что секрета атомной бомбы для Советского Союза уже не существует.
Игорь Васильевич Курчатов непосредственно участвовал в подготовке важнейших экспериментов или сам проводил их. Он лично строил урано-графитовый котел, разрабатывал методы разделения изотопов урана, экспериментировал в циклотроне. Ему продолжали помогать нужными материалами Моррис и Леонтина Коэны из Лос-Аламоса, логова американской атомной индустрии; верный союзник СССР Клаус Фукс, а также наши разведчики – Л.Квасников, А.Яцков, Я.Черняк, А.Феклистов, В.Барковский. Десять лет назад все они были совершенно заслуженно удостоены высоких званий Героев России.
Ранним утром 29 августа сорок девятого года на Семипалатинском полигоне был осуществлен экспериментальный взрыв первой советской урановой бомбы. Атомной монополии Соединенных Штатов Америки пришел конец.
После первого взрыва американского атомного заряда в пустыне Алмагордо 16 июля сорок пятого года руководитель «Манхэттенского проекта» генерал Гровс хвастливо заявил, что русские придут к такому результату через пятнадцать–двадцать лет… Русские пришли к такому выдающемуся результату через 4 года и 44 дня!
В своих мемуарах в конце 50-х годов прошлого века, вспоминая тот эпизод оповещения Сталина на Потсдамской конференции о создании в Соединенных Штатах атомной бомбы, британский экс-премьер Черчилль писал: «Таким образом, я убедился, что в тот момент Сталин не был осведомлен о том огромном процессе научных исследований, которыми в течение столь длительного времени были заняты Соединенные Штаты и Англия и на которые Америка, идя на героический риск, израсходовала более четырехсот миллионов фунтов стерлингов».
Написано это было Черчиллем почти через десять лет после осуждения Алана Мэя, Клауса Фукса и предательства Гузенко. Но очень стойким оказалось тогдашнее атомное заблуждение наших западных союзников. Атомный демарш Трумэна не удался.
