Я с большим нетерпением дожидался своей ежегодной летней поездки в Россию. Высокопоставленные эксперты во всеуслышание трубили о хрупкости российского общества.
Действительно, в России спад оказался гораздо более значительным, чем в остальных развивающихся странах, из-за чего остряки начали язвительно замечать, что аббревиатуру БРИК (Бразилия, Россия, Индия, Китай) следует урезать до трех букв — БИК.
Что примечательно, тесно связанный с либеральным крылом кремлевской элиты эксперт Евгений Гонтмахер сделал зловещий прогноз о череде мощных забастовок.
Он утверждал, и ему громко вторили авторы статей в Economist и New York Times, что нынешний кризис неизбежно приведет либо к коренным реформам, либо к смене режима.
Действительно, политология учит нас, что режимы, основанные на хищнической ренте и опирающиеся на обещающую постоянный рост благосостояния идеологию, чаще других сталкиваются с плохими временами в экономике.
Следовательно, в России, в отличие от Франции или Южной Кореи, толпы недовольных рабочих вполне способны сбросить государственную власть. Перспектива мощных потрясений выглядит как благо в глазах западных исследователей, таких как я сам. Это шанс стать свидетелем революции а ля Джон Рид.
Этим летом я побывал не только в Санкт-Петербурге, но и в деревне в Вологодской области неподалеку от таких неспокойных промышленных городов, как Пикалево и Череповец, которые, казалось бы, должны стать эпицентром всепроникающей революции.
На самом деле, вскоре я испытал разочарование. Большая часть людей из числа тех, с кем мне удалось поговорить, казалась еще более спокойной и умиротворенной, чем прежде. У российских милиционеров, библиотекарей, профессоров и школьных учителей доходы остались неизменными.
А что касается настоящего гегемона сегодняшнего дня (я говорю не о пролетариате, а о пенсионерах — огромной социальной группе пожилых людей, которые определяют результаты выборов), то у них уровень жизни даже вырос.
Поскольку у большинства россиян нет акций и кредитов, поскольку они не понимают, что такое кредитная карта, рецессия в реальности их повседневной жизни зачастую приносит весьма ощутимые выгоды, такие как снижение количества машин на дорогах и сокращение объемов незаконного строительства.
Что самое важное, кризис существенно приглушил инфляцию, хотя цены по-прежнему растут. Объясняется это доминированием в России монополистов. Мое личное ощущение таково: как это ни парадоксально, но популярность дуумвирата Путин-Медведев в этом году даже выросла.
Хотя личные впечатления всегда вызывают сомнение, мои наблюдения кажутся мне важными. Чем можно объяснить такое парадоксальное отношение к кризису на родине революций?
В 19-м столетии группа ищущих новое экономистов, которые называли себя «народниками», утверждала, что характерной чертой России является двойственная экономика, разделенная между городом и деревней.
В экономике города господствовали железные дороги, военная промышленность и металлургия. Но эти предприятия были искусственно созданы государством; они не обладали потенциалом для того, чтобы конкурировать с Западом, а на внутреннем рынке не было реального спроса на их продукцию. Поэтому во времена мирового экономического спада данный сектор должен был нести огромные потери.
В отличие от него, второй общенациональный сектор — деревня, являлась истинной основной и становым хребтом экономической и культурной жизни. Поскольку крестьяне сами себя кормили, да еще и создавали прибавочный продукт за счет домашнего хозяйства, народники утверждали, что крестьянство защищено от европейского кризиса.
В определенном плане теорией народников можно объяснить и сегодняшнюю ситуацию. Целый класс граждан живет как бы в стороне от общей экономики, хотя сейчас он зависит не от кормилицы-земли, а от щедрот государства.
Еще одну причину нынешней радости и ликования можно найти, если изучить печально известный свои своеобразием менталитет россиян. Русские обычно находятся на пике счастья, когда в дом к соседу приходит беда.
Они очень довольны, видя, как унижены и посрамлены богатеи. Это некое олицетворение русской «правды» (истина-справедливость). Действительно, олигархи «по справедливости» пострадали гораздо больше остальных во время нынешнего кризиса.
С точки зрения большинства россиян, еще большей удачей стало то, что Запад получил урок в назидание себе. Спесивые прогнозы подобных Михаилу Леонтьеву популярных российских знатоков о скором конце обреченного Запада оказались в какой-то мере пророческими.
Кроме немногочисленных олигархов больше всего от экономического кризиса пострадали гастарбайтеры — «чернорабочие» новой российской империи. Эти мигранты и умственно, и физически далеки от российской культуры. Если хотите, большинство россиян радо тому, что они исчезли.
Конечно, существуют и более прозаические причины непротивления и молчаливой покорности россиян. Прежде всего, цензура в средствах массовой информации не допускает широкой дискуссии о кризисе.
Если корейские СМИ болезненно реагируют на любой чих, взлет и падение фондового рынка, то большая часть россиян не обращает никакого внимания на макроэкономические показатели, которые кажутся им смутной абстракцией.
В целом, азиатское понятие слова «кризис» существенно отличается от российского: корейское слово kong-huang (боязнь-паника) имеет дополнительные смысловые ассоциации, вызывающие внутреннее душевное расстройство.
А поэтому в корейских новостях за рынком ценных бумаг следят так же тщательно, как за давлением и температурой: в их освещении кризис приобретает конкретную физиологическую форму.
А у русских термин «экономический кризис» с его малопонятными иностранными словами вызывает в воображении наполовину марксистские, наполовину манкивские (Грегори Манкив (Gregory Mankiw) — известный американский экономист, консультант Джорджа Буша — прим. перев.) воспоминания, сохранившиеся от университетских шпаргалок. По мнению русских, «макроэкономический анализ» это безжизненные данные, которыми оплевывают дураков-иностранцев.
Русские укрепляются в своем мнении из-за отсутствия прямого контакта с настоящими живыми безработными. Как отмечается в исследовании Фионы Хилл (Fiona Hill), российские города оторваны друг от друга и географически изолированы.
В условиях плохих — и все более опасных — дорог, огромных расстояний и отсутствия должной инфраструктуры у людей отсутствуют стимулы искать работу в других местах или даже ездить на отдых. Кроме того, россиянам, как крепостным давно минувших дней, все еще необходимо разрешение на переселение в другой город. А это означает отсутствие непосредственной и живой информации.
Короче говоря, в России мало оснований для того, чтобы говорить о грядущих потрясениях. Но к сожалению, это означает, что нет и движущей силы, стимулирующей столь необходимые структурные изменения.
