В канун 65-летия Великой Победы Игорь Василевский вспоминает о своем отце Александре Михайловиче Василевском и о военных годах. — Игорь Александрович, по долгу службы ваш отец одним из первых узнал о том, что надвигается война?
— Еще 15 мая 1941 года, за 37 дней до начала войны, отец разработал и написал документ, получивший название «Соображения по плану стратегического развертывания сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками». Его должны были подписать нарком обороны Семен Константинович Тимошенко и начальник Генштаба Георгий Константинович Жуков. Этот документ фактически лег в основу всех ключевых сражений Великой Отечественной. Сейчас некоторые публицисты извращают его смысл, используют его для утверждения, что Советский Союз готовился начать войну против фашистской Германии. На самом деле отец в этом документе подчеркивал, что мы еще не готовы к войне. А нападение Германии ожидалось не ранее 1942 года. Отец вспоминал, что Сталин не верил сообщениям о создавшемся положении.
— Как началась война для вашей семьи?
— До войны мы жили в Москве на Тишинке. Я был маленьким, не очень хорошо помню непосредственно начало войны. Помню ощущение беспокойства, которое было связано с воздушными тревогами. Раздавался звук сирены, и мы бежали в подвал. С 21 июня папы не было дома, и после начала войны я достаточно продолжительное время его не видел. В Генштабе поставили кровати, они работали круглые сутки, питались бутербродами. В самый критический момент мы с мамой вместе с семьями других военнослужащих эвакуировались в город Чебаркуль Челябинской области. Там многие взрослые проходили специальную подготовку, где учились в том числе тушить «зажигалки». А когда вернулись — так сложилось, что мы вернулись в Москву довольно быстро — уже зимой — переехали на улицу Грановского, в дом дореволюционной постройки. Бомбежки тогда еще продолжались. В нашем доме были толстые стены, и в коридоре размещались просторные стенные шкафы. В одном из них стояла большая плетеная корзина, в которую мне разрешалось прятаться во время воздушной тревоги. Жители нашего дома — жены военных и государственных деятелей — дежурили на крышах: тушили и сбрасывали «зажигалки».
Что касается отца, он никуда не уезжал. 16 октября эвакуировался Генеральный штаб во главе с маршалом Шапошниковым. В Москве осталась оперативная группа из девяти человек. Возглавлял ее отец. Он настаивал на том, чтобы увеличить численность этой группы — девять офицеров не могут справиться со всем объемом работ, а это управление прибывающими войсками, их расквартирование, решение проблем вооружения и многое другое. Но Сталин стоял на своем. Впоследствии отец узнал от Поскребышева, что в самолете, который стоял на аэродроме в полной боевой готовности — на случай экстренной эвакуации — было ровно девять мест. К началу войны относится и такой эпизод, дающий представление о том, как приходилось работать: как-то под утро отцу позвонил начальник Западного фронта генерал Соколовский и попросил подкреплений. Генштаб уже был в эвакуации, отец возглавлял оперативное управление Генштаба при Ставке. Личный секретарь Сталина Поскребышев не решился его разбудить, так как Верховный не спал несколько ночей и только что заснул. Положение критическое. И тогда генерал-майор Василевский позвонил Светлане — дочери Сталина: «Нужно безотлагательно согласовать решение. От него зависят судьбы тысяч людей. Очень прошу — разбуди отца!» Через несколько минут Верховный позвонил в Генштаб, и вопрос был решен.
— Известно, что Сталин имел обыкновение работать до глубокой ночи. Ваш отец был совой или жаворонком?
— Судя по послевоенным годам, когда отец занимался мемуарами, он был жаворонком — вставал каждый день рано утром, садился за свой рабочий стол и писал воспоминания. Писал он от руки. Рукопись его книги «Дело всей жизни» написана тем самым четким каллиграфическим почерком, каким во время войны он ежедневно писал донесения в ставку Верховного. Ну а в военное время выбирать не приходилось — все жили в соответствии с режимом, установленным Сталиным. Отец вспоминал, что после возвращения от Верховного Главнокомандующего он должен был дать указания для выполнения принятых ставкой решений. Иногда это затягивалось далеко за четыре часа утра — время окончания работы, определенное Сталиным. Чтобы ему не мешали, отец шел на хитрость — он оставлял у кремлевского телефона своего адъютанта, который, в случае если верховный звонил после четырех, должен был докладывать: «Александр Михайлович до десяти часов отдыхает». Как правило, в ответ слышалось: «Хорошо».
— Ваш отец пользовался особенным доверием Сталина. Это сказывалось на жизни вашей семьи?
— Конечно. Сталин был требователен, не прощал никаких ошибок, даже мелочей. Обстановка была напряженная. «Стены слушали», вездесущие глаза и уши приучили нас не высказывать мысли вслух. Отец все время находился на грани, один раз даже прощался с нами. В середине войны в загородном доме в Волынском, который находился рядом с «ближней» дачей Сталина, отец признался, когда мы были одни, что не знает, что его ждет. Он не мог ничего сказать вслух, но по его выражению лица, по тону, по жестам я понял, что он со мной прощается. И дело было не в военных действиях, хотя он работал с чудовищной моральной и физической перегрузкой и бывали моменты, когда он на секунду отключался над картой. Угроза исходила от Берии и НКВД. Все без исключения люди из нашего окружения занимались тем, что следили и проверяли, даже мои игрушки проверялись каждый день. К тому же с нами все время ездила охрана — люди с музыкальными инструментами. У них были футляры от скрипок, ну а внутри… соответствующий инструмент. Когда отец бывал дома, этот «музыкальный квартет» дежурил в подъезде. Главный из них ежедневно писал отчеты. Система была очень жесткой. Она предписывала, каким должно быть окружение, с кем можно дружить, а с кем нельзя водить знакомство. Мне просто указывали, с кем общаться, а с кем нет. Не исключаю, что это сам Верховный говорил отцу, мол, ваша семья находится не в том окружении. Фильтровались мои и мамины друзья, родня. Активно не поощрялась дружба между семьями полководцев.
— Но ведь многие из них жили с вами в одном доме, вы общались. Дочь маршала Голикова, Нина Филипповна, рассказывала об одном из самых ярких своих воспоминаний времен войны: они с мамой, взявшись за руки, бегут через двор к Василевским — поговорить по телефону с папой.
— Действительно, когда отцу нужно было связаться из квартиры по ВЧ с кем-либо из командующих фронтами, он срочно посылал за его женой, чтобы она могла хоть несколько минут поговорить с мужем.
— Как ваш отец выжил в этих чудовищных условиях двойного прессинга?
— Думаю, что ему помогали выжить два обстоятельства. Первое — военный талант, позволявший решать сложнейшие военные операции и задачи. Это была его стихия, его призвание. Творческие озарения в решении сложных стратегических задач и последующие успехи на фронтах были отцу дороже любых наград. Второе — любовь к моей маме Екатерине Васильевне Сабуровой со дня их встречи в 1933 году. Эта любовь как путеводная звезда освещала жизнь, помогала им преодолевать испытания. Мама посвятила свою жизнь отцу, следовала за ним, куда бы его ни направляли. Отец стремился не расставаться с мамой и со мной даже на фронте, если, конечно, позволяли обстоятельства.
— А в каких условиях вам приходилось жить на фронте?
— Всегда по-разному. Как правило, жили где-нибудь в избе, чтобы это не очень бросалось в глаза. Порученец отца в Москве ежедневно узнавал в моей школе все уроки и по ВЧ передавал моей маме. Я знал, что пока все не сделаю — никаких гуляний не разрешат. А ведь там были рокадные дороги, по которым мы катались на открытом военном виллисе (мне, восьмилетнему мальчишке, давали порулить!), к тому же наши «музыканты» занимались физической подготовкой, натягивали сетку между деревьями и играли в волейбол. Они были моими «приятелями». Я играл с ними в шашки, мерялся силой на руках, ездил вместе с ними за продуктами. Так что необходимость делать уроки здорово омрачала жизнь. Зато школу, благодаря требовательности мамы, я окончил с золотой медалью, смог поступить в архитектурный институт.
— Вы ведь были знакомы со Сталиным?
— Ну, это громко сказано. Но, действительно, был такой случай. Один раз мы с родителями пошли в театр — МХАТ, на «Синюю птицу». В середине спектакля в зале начало происходить какое-то движение — по поведению сопровождающих отца людей было ясно, что происходит что-то неординарное. Через несколько минут в правительственную ложу вошел Иосиф Виссарионович. В антракте Сталин стал расспрашивать меня об учебе и об успеваемости. А у меня была одна четверка. Я ужасно переживал, но пришлось признаться. Эта встреча стала событием, которое затмило спектакль.
— А каким вам запомнился Сталин? Какое впечатление он произвел на вас — ребенка, не знающего всего того, что было известно взрослым?
— Я скажу так: это был внешне визит доброго человека, умеющего мгновенно покорить собеседника. У меня сохранилось впечатление о нем, как о неординарной, сильной личности.
— А как ваш отец оценивал Сталина?
— Об этом отец писал в своих воспоминаниях: очень проницательный ум и в то же время требовательность, жесткость по отношению ко всем без исключения. Вот запись из архива отца: «Нас, военных, и особенно в последующем, поражала та легкость , с которой он в большинстве случаев очень удачно справлялся с решением военных проблем, как по линии военной науки, так и по линии развития военной промышленности».
— Вы помните 9 мая 1945 года?
— Девятое мая я встретил с отцом в Риге. Мы жили в поезде — в его вагоне. И День Победы запомнился мне тем, что вдруг началась пальба из всех видов оружия. Это был салют победы. Я выглянул из вагона и увидел, что люди выражают свой восторг, стреляя в воздух. Это было незабываемое состояние всеобщего ликования. Папа с мамой радовались вместе со всеми, но для отца День Победы был продолжением войны. Окончательно война закончилась операцией отца на Дальнем Востоке. Всего 24 дня потребовалось советским и монгольским войскам под командованием маршала Василевского, чтобы разгромить в Маньчжурии миллионную Квантунскую армию Японии.Досье «РГ»
Игорь Александрович Василевский — их единственный сын. Окончил Московский архитектурный институт. 30 лет работал главным архитектором института «Курортпроект».
