Свежее сено для Буриданова осла: проблема выбора

«К жизни ведут два пути: первый – обычный, он прям и честен. Второй – опасен, он ведет дальше смерти, и это путь гениальности!»

Томас Манн «Волшебная гора»

Я часто слышу мнения самых разных людей, от ученых-философов до домохозяек, что проблемы выбора для человека не существует, что детерминизм (это в устах философов) сводит на нет вообще возможность что бы то ни было выбирать. А от детерминизма до фатализма, как известно, рукой подать, и в устах домохозяек мысль, что ничего в своей судьбе изменить нельзя, приводит к убеждению, что и выбора никакого нет – ты просто делаешь то, что предписано судьбой. Однако, проживя уже полвека, я еще не встречал ни одного столь убежденного фаталиста, чтобы он не останавливался хоть несколько раз за свою жизнь перед трудно разрешимой проблемой выбора между двумя одинаковыми по своей весовой категории возможностями.

Я, разумеется, надеюсь, что буриданов осел не околел от голода, решая для себя задачу, какой стог сена лучше – справа или слева. Осел как правильное животное наверняка и вообще не задумывался, какой стог лучше, а просто съел оба по очереди. И я, разумеется, здесь не хочу говорить о проблеме выбора туристического маршрута, встающей перед нами каждое лето. Я вообще не буду говорить о выборе между категориями, повышающими наше благосостояние, о выборе между продуктами потребления и проч. Я приведу пример одного жизненного тупика, в подобных ему оказываются рано или поздно все. И вот тогда-то проблема выбора становится настоящей головоломкой, в решении которой бессильны мораль, общественные представления, логика и все остальное, о чем написаны горы книг. Это происходит, когда сеном для буриданова осла становится человеческая жизнь.

Одна счастливая семья ожидала рождения второго ребенка. Все было у них хорошо, все любили друг друга, не было у них ни финансовых, ни жилищных проблем, ни проблем со взаимопониманием. И вот у женщины на 16-недельном сроке беременности неожиданно отошли воды, впрочем, срок был еще небольшой, и она этого почти не заметила. Однако УЗИ показало, что вод нет и надо было срочно принимать решение – то ли беременность убирать, то ли поддерживать. В конце концов, так как никто не знал, что воды отошли, а не просто наступило маловодие, решили беременность поддерживать. Она лежала в больнице, ей делали капельницы и разные другие процедуры. На сроке 24 недели выяснилось, что причина маловодия в том, что плодные оболочки по какой-то причине лопнули и вода просто отошла – матери твердо сказали: беременность надо прекращать. Легко сказать! Срок 24 недели – это уже приличный живот, ощутимые движения ребенка и главное – ребенок жив и здоров. И его надо просто уничтожить! Она сказала, что не будет этого делать, тогда ей объяснили, что ребенок, скорее всего, родится инвалидом – у него будут неполноценные легкие, недоразвитая мышечная система: из-за отсутствия воды он якобы не может нормально двигаться, не говоря уже о других возможных нарушениях, инфекциях. И тут она очень реально поняла, что мгновение, когда она должна сделать решающий выбор, настало и что теперь от нее зависит жизнь ребенка, его здоровье и счастье, а плюс ко всему этому – здоровье и счастье двух других ее любимых людей: старшего сына и мужа. И еще одна деталь: врачи, когда она отказалась идти на искусственные роды, попросили ее написать заявление, что ответственность за собственную жизнь она тоже берет на себя. Потому что никто не знал, чем может закончиться эта беременность со вскрытым на протяжении уже двух месяцев плодным пузырем.

И она сделала свой первый выбор. Она не пошла на аборт. Тут нашу героиню все, конечно, поддержат, и будут абсолютно правы: она готова рискнуть своей жизнью ради жизни ребенка. Однако не все так просто.

Она два раза видела на УЗИ, что ребенок поворачивается то вниз, то вверх головкой, значит – двигается и контрактур не будет. Она поговорила с педиатрами, и они, морщась от всего того дикого, что она им выложила, сказали, что теоретически легкие можно к году поправить. Она бродила по коридорам медицинского центра, где лежала уже два месяца, нараспев под нос бормоча какие-то стишки и думая только о том, что ей нужно чудо, чтобы спасти ребенка.

В 28 недель ее организм перестроился таким образом, чтобы давать ребенку необходимые вещества не из околоплодных вод, а через пуповину. Кровоток в пуповине соответствовал 31 неделе. Я, может, пишу что-то с медицинской точки зрения безграмотно, но это факт. Ребенок жил без воды 12 недель, нормально развиваясь, не имея пороков. Родовой деятельности, которая наступает сразу по отхождению вод, не было. На 29-й неделе на УЗИ стали видны появившиеся в плодном пузыре воды. Из-за быстрого растяжения матка среагировала, и начались схватки. Малыш родился с весом 1900 граммов, ему дали 7 баллов по Апгар. Для тех, кто не знает, скажу – это почти норма!

Врач, принимавшая роды, позвонила умиравшему от беспокойства мужу и поздравила его. Ребенка немедленно инкубировали и отправили в реанимацию – легкие, хоть и раскрылись, были совсем слабые. Контрактур не было. Он слабо, но кричал. Он был красненький и совсем крошечный, казалось, его можно уместить на ладони.

А на третьи сутки после родов мать стояла в коридоре реанимации напротив лучшего УЗИ-диагноста Москвы, их старого семейного знакомого, их друга, который вел эту беременность с самого начала, который первый говорил, что беременность надо убирать. И теперь он судорожно набирал воздух перед каждым словом, на его лбу быстро концентрировались крупные капли пота, от волнения не мог даже смягчить то, что должен был сказать: «Это катастрофа… Это конец…» Потому что на второй день, в воскресенье, при дежурстве молодого врача у ребенка произошло обширное кровоизлияние в мозг. Маловероятно, но возможно, что, если бы вовремя была оказана помощь, последствия не были бы столь ужасными. Но молодой врач просто не заметил происходящего, ребенок показался ему бледным, и он решил сменить ему антибиотик. Но теперь уже было видно, что некроз охватил практически оба полушария. Это означало, что ребенок, скорее всего, погибнет в течение первого месяца, а если этого не произойдет, то он будет невидящим, недвигающимся и ничего не понимающим инвалидом.

Через месяц ребенок был жив. Он не мог сосать, не видел, не двигался. Кроме этого, последствием патологии беременности были слабые легкие и постоянно возникающая пневмония, он кашлял, задыхался и синел. Матери предложили его забрать домой или отказаться от него.

И вот опять она оказалась перед выбором. Уже второй раз, только теперь она имела на руках плоды принятого еще во время беременности того, первого решения. Она была ответственна за него, она понимала, что бросить ребенка теперь, когда она сама дала ему эту ужасную жизнь, она не может.

Заведующий реанимационным отделением, пожилой человек, у которого тоже была беременна дочь, не дрогнув, сообщил нашим счастливым родителям, что ребенок не будет социально адаптивным, не будет сидеть и ходить, координировать движения, видеть, но «узнавать по голосу он вас, возможно, будет». У матери прилила кровь к голове, и она чуть не упала, ее вывели в коридор, а врач спокойно сказал ей вслед: «Ну что вы так расстраиваетесь, бывают в жизни неприятности…» Врач в детской патологии, добрая женщина, учила маленького сосать из бутылочки, растирала ему ушки, когда он «загружался», показала у подбородка две болевые точки, которые будят, если ребенок словно бы «засыпает», и все время повторяла: «Не бросай, не бросай, не бросай его!»

Ее выписали домой. Дома ждал трехлетний старший сын, который, каждый раз, когда она звонила ему из больницы, спрашивал: «Мама, ты уже полечилась? Когда за мной приедешь?» Но она каждый день ездила в больницу к младшему братику, а его снова отдавали бабушке. Наконец однажды он принес ей игрушечного пупсика – куклу, которую они купили, когда еще все было хорошо и которая олицетворяла маленького братика. «Вот же, мама, маленький братик! И больше не езди в больницу!» Ей надо было принимать решение.

Ребенка перевели в другую больницу – ему требовалась специализированная помощь, у него была пневмония. Она ездила туда каждый день, она часами сидела с ним на руках, пытаясь кормить его из бутылочки – он вроде сосал, затем давился, начинал жестоко кашлять, заходился плачем, у него синели уши и треугольник вокруг рта. Она в отчаянии потихоньку дула ему на лицо, он жадно хватал этот внезапно поступающий к нему воздух и успокаивался. Через месяц его должны были выписать и оттуда, тогда ее вызвала завотделением и спросила: «Вы что, собираетесь забирать его домой?» Она кивнула. Тогда врач, посмотрев на нее как на умалишенную, принялась популярно объяснять, что ребенок не домашний, он почти не ест самостоятельно, у него проблемы с дыханием и он вообще бесперспективный. Но мать ей ничего не ответила, ушла домой, опять бормоча себе под нос какие-то стишки. Она понимала, что должна сделать выбор.

На следующий день она его сделала. Она пришла к завотделением и попросила оформить отказ. Та, словно этого и ждала, заявление, какие-то бумаги сложила в папку и протянула мамаше: «Пойдите в собес и отнесите в четвертый кабинет». «Я?» – мать еще не понимала, что ей придется нести ответственность за свой выбор. Она пошла, собес был в двух кварталах. Но ей так не показалось. За эту дорогу она пятьсот раз прокрутила в голове свою беременность, свой первый выбор, слова сына «мама, вот тебе маленький братик», задыхающегося на ее руках младенца, и, когда она открыла дверь четвертого кабинета и подала документы работницам собеса, те почему-то сразу спросили: «А вы кто?» Она честно ответила: «Я его мать». «Ну они уж там вообще с ума посходили! Матерей с документами посылают!»

Еще через неделю она ехала с малышом вместе, на перевозке в Дом ребенка. Он действительно ее узнавал и поэтому вел себя тихо и не плакал, когда она держала его на руках. Они зашли в здание, выглядевшее как обычный старенький детский сад, с верандами на прилегающем участке, поднялись на второй этаж, зашли в группу. Врач скорой, приехавшая с ними, оставила документы и уехала. А мать передала ребенка пожилой женщине в белом халате, которая тоже оказалась врачом-педиатром в этом доме. Малыша распеленали и стали переодевать из домашней одежды в казенные распашонки, он заорал и, как водится, начал синеть, медсестра забеспокоилась, врач бросилась к пеленальному столику, и мать тоже, чтобы по привычке подуть ему на личико. Но медсестра строго прикрикнула на нее, чтобы она оставалась на месте – она в верхней одежде и сапогах. «Вы тут вообще кто?!» «Я – мать». Медсестра посмотрела на нее неприязненно, но ничего не сказала. Когда ребенок успокоился и они вместе с врачом прочитали выписку из больницы, мать рассказала, как он ест и как его спасать от посинения, а затем спросила, сможет ли она приходить к нему. Врач пожала плечами: «Сможете, если главврач разрешит. Позвоните ей».

Я не хочу рассказывать эту историю дальше, потому что это другая история. История выбора на этом заканчивается. Но продолжается история о человеческой доброте и человеческой жестокости. Наверное, все могут себе представить ее продолжение.

Кант когда-то сказал: «Просвещение — это мужество пользоваться собственным разумом». От себя позволю добавить, что разум не всегда дает нам правильные советы, более того, мы вообще не можем оценить, что правильно, а что – нет. Все критерии, которыми пользуется человечество, в большей степени ложные. И что же тогда остается бедным людям? Ну, одни обращаются к потусторонним силам, пытаясь вслед за Булгаковым переложить решения на плечи инфернальных помощников. Да-да, это вовсе не преувеличение. Существуют целые «системы психотренинга», которые изо всех сил тренируют «гениальность» в человеке, которая вызывается к жизни при помощи мантр, танцев, заявлений о любви ко всему миру, а затем при помощи этого скрытого в каждом «гения» учат решать все жизненные проблемы: потанцевал, побормотал и хоп – ребенок здоров, такси приехало, зарплату дали вовремя… Я очень уважаю религии прошлого и к проблеме шаманизма у народов севера отношусь с уважением, но все же, граждане, давайте иметь мужество пользоваться своим разумом.

А мужество, на мой взгляд, заключается в том, чтобы осознавать ответственность за каждое принятое нами решение и нести ее. Только тогда можно честно сказать себе, что ты осознаешь себя в этом мире. Тогда никакая предопределенность не будет страшить нас – мы можем свободно принимать решения и нести ответственность за них. Не знаю, как вам, но мне от этого сознания легче, и я надеюсь, что легче будет и той несчастной матери с задыхающимся младенцем на руках.