Решение Нобелевского комитета подчеркивает, что экономика — полноценная наука с признанными авторитетами, чьи работы остаются актуальными в течение десятилетий, а не коллекция шарлатанских заявлений на злобу дня
Читая по очереди с Сергеем Гуриевым курс «Теория контрактов» магистрантам РЭШ, мы обычно раздаем им индивидуальные задания: внимательно прочитать параграф-другой из книги «The Economic Institutions of Capitalism» и изложить содержание прочитанного своими словами. Но не просто словами, а на модельном языке, с определениями, теоремами и доказательствами. В этом году я впервые отошел от этой практики — и, на тебе! автору книги Оливеру Уильямсону дали Нобелевскую премию по экономике.
Уильямсон пишет неясно, и понять его часто непросто. В этом и состоит сложность нашего задания. Однако ни у кого не вызывает сомнения значительность его вклада в экономическую теорию, точнее — в теорию фирмы. Почему некоторые фирмы большие, а другие маленькие? Почему разные фирмы практикуют совершенно разные структуры управления и схемы принятия решений? Почему некоторые операции осуществляются внутри фирмы, а другие заказываются на стороне?
Тексты Уильямсона, вероятно, содержат ответы на эти и множество других вопросов. Но его сознательное неприятие ставшего традиционным метода рассуждений делает расшифровку его текстов настолько трудоемкой, что уверенного ответа на вопрос, что там есть, и чего нет, не может, вероятно, дать никто. Многие, однако, пытаются: начиная от студентов РЭШ и заканчивая видными специалистами, — в первую очередь Оливером Хартом. Ему именно за огромную работу по формализации идей Уильямсона прочили совместную с ним премию. Ничего, Харт премию, может быть, еще получит, — он на пятнадцать лет моложе. Надо сказать, что в противоположность работам Уильямсона, тексты Харта написаны чрезвычайно, даже нарочито прозрачно (и на великолепном английском!), что делает их более предпочтительными для первичного ознакомления с предметом. В особенности рекомендую небольшую монографию Харта «Firms, Contracts, and Financial Structure».
Менее предсказуемо присуждение премии Элинор Остром. Не потому, что не за что: беглое знакомство с внушительнейшим списком ее публикаций немедленно отметает такое предположение. А потому, что ее имя чрезвычайно редко мелькает в среде профессиональных экономистов. По образованию Остром — political scientist. По-русски эту специальность часто переводят словом «политолог». Но оно, кажется, в нашем языке зарезервировано за «говорящими головами», руководителями всевозможных фондов, щедро комментирующими текущие события. Большинство работ Остром опубликовано в журналах именно по этой науке. Не скрою, я узнал о существовании Остром только из решения Нобелевского комитета (и, кажется, целый ряд моих коллег — тоже http://ksonin.livejournal.com ). Что ж, не в первый раз премия по экономике достается представителю смежной специальности: в 2002 году лауреатом стал психолог Даниэль Канеман, а в 2005 — математик Роберт Ауманн. Кстати, Остром — первая в истории женщина-лауреат премии по экономике.
Каждый год я провожу небольшой тотализатор, предлагая всем желающим попытаться угадать лауреата Нобелевской премии по экономике. Подобные тотализаторы проводятся едва ли не на каждом крупном факультете экономике в США. Я открываю его ставкой «против всех», а остальные участники должны делать ставки на конкретные фамилии. За шесть лет я еще ни разу не выиграл, хотя пару раз был очень близок к этому. Это означает, что в экономической среде имеется значительный консенсус по поводу того, кто достоин премии. В аналогичном тотализаторе, скажем, на Нобелевскую премию мира, шансы, что кто-нибудь угадает лауреата, ничтожны.
Однако за исключением прошлого года, когда премию присудили Полу Кругману, решения Нобелевского комитета не были предсказуемы: лауреат не был в десятке наиболее популярных ставок. Кроме того, угадывали всегда не более одного лауреата. Этот год не стал исключением. Остром, естественно, не угадал никто. А Уильямсон был лишь тринадцатым по объему ставок.
В решении Нобелевского комитета мне наиболее импонирует то обстоятельство, что в разгар экономического кризиса он остановил свой выбор на ученых, занимающихся подчеркнуто фундаментальными исследованиями, не имеющими прямого отношения к текущей ситуации. Такое решение подчеркивает, что современная экономика — полноценная наука с признанными авторитетами, чьи работы остаются актуальными в течение десятилетий. А не коллекция конкурирующих шарлатанских заявлений на злобу дня, соревнующихся лишь в своей правдоподобности в глазах не слишком образованного обывателя (и избирателя). Последнее суждение должно быть очевидно для каждого, кто хоть раз открывал любой из международных академических журналов по экономике. Но, к сожалению, широкая публика вспоминает об экономике как науке едва ли чаще, чем раз в год, — когда объявляют очередного лауреата Нобелевской премии.
