«Стабфонд, возможно, был очень серьезной ошибкой», — на этой фразе мои друзья и клиенты вздрагивают. Как же так — ведь считается, что именно государственные накопления не дают сейчас российской экономике отправиться в тартарары, что стерилизация сверхдоходов от нефти несколько лет позволяла обходиться без перегрева экономики? Наконец, спрашивают меня давние знакомые, ты же сам с конца 90-х годов был апологетом этой идеи, отчего сейчас отношение к ней переменилось?
А оно в каком-то смысле и не изменилось: я по-прежнему считаю, что в экономическом смысле Стабфонд полезен. Более того, думаю, что наращивать его следовало интенсивнее, не стоило повышать долю нефтяных доходов, отправляющихся на текущие расходы. Это позволило бы и раньше справиться с инфляцией (а значит, например, не допустить нынешних запретительных процентных ставок), и избежать разного рода пузырей на рынке активов, и не допустить чрезмерного роста доходов, оборачивающегося неконкурентоспособностью. Да и с принятой в результате стратегией использования наследников Стабфонда — Резервного фонда и Фонда национального благосостояния — соглашаться не хочется. На мой взгляд, вместо того, чтобы потратить большую их часть в 2009 — 2010 году, следовало бы отложить трату этих денег на более отдаленные сроки: в частности, на финансирование пенсионной системы, — уже через несколько лет по чисто демографическим соображениям она будет испытывать чудовищный дефицит и потребует значительного увеличения налогообложения.
Впрочем, как известно, приняты другие решения. Резервный фонд в 2009 — 2010 годах будет полностью потрачен на финансирование дефицита бюджета. На самом деле, он будет израсходован на повышение разного рода социальных расходов, разросшиеся траты на оборону и «правопорядок» (кавычки оттого, что язык не поворачивается применять это слово к российской милиции) и имиджевые авантюры типа Олимпиады в Сочи и саммита на Дальнем Востоке. Несмотря на то, что Бюджетный кодекс ничего подобного не позволял, — наоборот, подразумевал, что, в случае чего, расходование Резервного фонда будет растянуто надолго, — его непринужденно поправили. Теперь на решение долгосрочных задач денег не будет.
Фактически сто с лишним миллиардов долларов пущены на покупку социальной стабильности в этом и будущем году. Ну, по крайней мере, в той части, в которой их не сожрут коррупция и неэффективность российской системы соцподдержки. Может, это не так плохо? Если за это время удастся добиться улучшения делового климата, возобновления устойчивого экономического роста, импортозамещения, диверсификации экспорта, снижения издержек в госзакупках, улучшить качество госуслуг, провести структурные реформы, научиться строить недорогие и прочные дороги, хотя бы частично избавиться от коррупции, — может, это оправданная цена? Но что мешало этим заниматься в сытые докризисные годы? Слов было много, а по факту росло госвмешательство в экономику, жирели и наглели коррупционеры, растущие доходы бюджета разбазаривались, росли и множились бизнесы, основанные не на использовании российских конкурентных преимуществ, а на окологосударственных финансовых потоках.
Поэтому, увы, понятно, что ничего из этого не будет сделано и сейчас. Ценой уничтожения Резервного фонда будет лишь отсрочка с приемом болезненных лекарств. Если бы Стабфонда не было, или (не будем все же увлекаться альтернативной историей) правила его использования были бы жестче, решаться на реформы пришлось бы сейчас — точнее, уже почти год назад. Лишенная мощного финансового резерва власть была бы вынуждена действовать жестче: позволять банкротить неэффективные предприятия, не поддаваться на шантаж, например, производителей возмутительных консервных банок с неприличным названием «Жигули».
Не стоит забывать, что очень важно и время. Российские конкурентные преимущества, выделявшие страну из ряда развивающихся стран с сопоставимым ВВП на душу населения, постепенно исчезают: снижается качество образования, вымирают целые научные школы, деградируют кадры в промышленности, образовании и медицине. Иными словами, шансы на резкий рост производительности труда начинают быть все более призрачными. Времени и без того потеряно очень много: нефтяные сверхдоходы нулевых позволили поднять уровень жизни, но экономический рост, как окончательно стало понятно после кризиса, был во многом искусственным, «дутым».
Перемены же в экономике вряд ли возможны без перемен политических. Действительно, сращивание государства и бизнеса в российском исполнении, неприемлемый деловой климат, удручающая ситуация с законопослушностью — хотя бы отчасти, но результат сверхцентрализации власти, причем власти слабой, опирающейся не столько на волю, сколько на апатию народа. То ли де-факто ликвидированные, то ли так и не появившиеся (не будем мифологизировать 90-е) независимые законодательные и судебные власти, изначально слабые и дополнительно растоптанные СМИ, фальсифицированные институты гражданского общества — все это служило и служит дополнительными факторами слабости России как государства и экономики. Вызванное кризисом недовольство могло бы подтолкнуть их активизацию, превращение в реальную силу, подлинный инструмент диалога с властью. Увы, возможность «закармливать» потенциально недовольных и вызывающе жестко карать уже существующих отодвигает их становление на достаточно далекую перспективу.
Так что в каком-то смысле мое отношение к идее Стабфонда все же изменилось. Уж очень велик риск того, что хорошая идея будет использована во зло. Что созданные тучными годами резервы будут потрачены не на то, чтобы помочь стране не скатиться в яму, а на то, чтобы окончательно подтолкнуть ее в пропасть.
