Интервью с политологом, публицистом и уральским общественным деятелем, президентом Института развития и модернизации общественных связей Федором Крашенинниковым.
— Федор, не кажется ли Вам, что сейчас в российской оппозиционной политике наблюдается дефицит новых идей и новых лиц? Какой, на Ваш взгляд, должна быть основная идея политической оппозиции, которая позволила бы ей мобилизовать новых сторонников?
Не буду оригинален, если скажу, что главным сейчас является возврат к демократии, уход от удушливого путинского авторитаризма. Это самая главная идея и она важна уже потому, что вести дискуссию о будущем страны надо свободно и открыто. А как можно сейчас что-то серьезно предлагать обществу, если для нормального обсуждения закрыты самые острые темы? Поэтому сейчас затруднительно даже сформулировать что-то стратегическое, для таких серьезных вещей нужен соответствующий уровень дискуссии. С широким кругом участников и общенациональными площадками. Поэтому все политически активные люди в какой-то момент должны сработать в одном направлении — установить в России демократию и уже в ходе свободных дебатов выбрать путь дальнейшего развития нашей страны. И с каждыми новыми выборами корректировать его, как это и происходит во всех приличных странах.
— Но, может быть, уже сейчас есть шанс повлиять на ситуацию в стране путем участия в выборах?
Современное выборное законодательство составлено так, чтоб у правящей группировки всегда была возможность обезопасить себя от поражения на выборах. Я не к тому, что не надо участвовать в выборах и не надо пытаться создавать партии. Обязательно надо, но при этом понимая, что выборы — это скорее для поддержания тонуса. Главное — надо создавать широкую сеть гражданских организаций, сеть, состоящую из активных людей. Рано или поздно государственная машина даст сбой, вот тогда и станет понятно, кто в России действительно сила.
— То есть не надо отказываться от попыток создания оппозиционных партий? Но новейшая история российского партстроительства как-то не очень вдохновляет на это…
К сожалению, пока у нас и либералы, и коммунисты, и националисты во многом остаются фанатиками унитарного государства. Поэтому и все партии в России создаются сверху вниз, под максимально абстрактные идеи, которые вроде как и звучат одинаково от Москвы и до Находки, но ничего не значат в практическом смысле. И в итоге нет у нас никаких партий, если уж честно — есть федеральное руководство и какие-то случайные люди на местах, которые больше создают видимость работы, чем работают.
— Следовательно, необходимо учитывать еще и региональную специфику, действовать в рамках регионалистского подхода?
Да, регионализм в России — это, наверное, единственный путь к многопартийности и демократии. Потому что сама идея, что в такой огромной стране люди от Тихого океана до Балтийского моря могут объединиться вокруг каких-то конкретных вещей — абсурдна. На таких глобальных расстояниях любые идеи превращаются в набор общих фраз. Для большинства людей интересы своего региона — это максимум того, за что они готовы реально переживать. А вот «судьбы Родины» и тому подобное — это уже из области мифологии, то есть современный человек, может быть, и готов при случае повторить услышанные где-то лозунги, но эмоционально он от них далек. Потому что в реальности Курильские острова или будни Дагестана ему, мягко говоря, безразличны. И это не так плохо, пусть люди любят свой район, свой город, добиваются для него лучшей жизни — это единственный путь вытащить из тупика всю страну.
Регионализм надо всемерно поощрять, а не биться в истерике по поводу «единой и неделимой». Почему это — главное? Посмотрите на Европу и другие континенты — небольшие государства вполне способны найти себе место в мировой экономике и обеспечить своим гражданам достойный уровень жизни. Главное, чтобы люди жили хорошо, счастливо, зажиточно, рожали здоровых детей, для которых есть и детские сады, и школы, и перспективы. Это — куда важнее, чем какие-то непонятные геополитические амбиции огромной, бедной и злобной страны.
— Может быть, помимо регионалистской составляющей, демократическая оппозиция должна не забывать и о национальном строительстве? Можно ли совместить цивилизованный национализм и демократию?
Для меня, как и для каждого русского интеллектуала, это сложная и во многом личная тема. Мое формирование как личности пришлось как раз на годы слома советской системы — конец 1980-х и начало 1990-х. Так что я успел побыть и антикоммунистом, и имперским шовинистом, и православным фундаменталистом — в подростковом возрасте все очень быстро меняется в голове и все очень искренне, что важно. Так что благодаря всему этому многие вещи, против которых я выступаю сегодня, понятны мне изнутри.
Я искренне полагаю, что идея европейского просвещенного либерального национализма должна, наконец, занять свое место среди основных идеологем общества. К сожалению, долгие годы национализм в нашей стране был частью имперского шовинистического комплекса идей, густо замешанного на авторитаризме и тоталитаризме. Отсюда и все негативные коннотации. Я еще помню политические дискуссии 1990-х годов, кода национализм в большинстве случаев был неотделим как от социализма, так и от имперской ностальгии и агрессивного шовинизма. Главное для русского национализма сегодня, на мой взгляд, это отделиться от великодержавности, от агрессивного неприятия Европы и США, от мракобесия и клерикализма. Можно и нужно любить и себя, и свою нацию, но это совершенно не предполагает агрессивного неприятия всех остальных.
— Кстати, что представляют собой на сегодняшний день националисты в Екатеринбурге? Это сплошь маргиналы с авторитаризмом в голове, или среди них есть и вменяемые люди, с которыми можно сотрудничать?
По моим личным ощущениям, националисты в Екатеринбурге не представляют из себя ничего. Кроме нескольких клоунов, которые периодически стоят у памятника Ленину в опереточных мундирах — никого больше нет. Все-таки современный, европейского типа национализм как целостная идеология в России только появляется, а то, что традиционно понимается под этим словом, уже давно отпугнуло от себя всех вменяемых людей.
— А что Вы вообще можете сказать про свой регион? Какая тут есть специфика, с чем приходится считаться?
Урал — это особый край. Здесь действительно живут особенные люди, не такие, как в центральной России, не такие как в Сибири или на Дальнем Востоке, не такие, как в русской диаспоре — а сам я 15 лет назад приехал в Екатеринбург из Казахстана. Уральцы суровее и конкретнее, здесь не любят красивых слов и ценят людей за дела. Урал — это край ссыльных, и это наложило свой отпечаток на общий мировоззренческий фон. Уральцам присущ постоянный скепсис по отношению к государству, желание отгородиться от него и жить своим хозяйством. Я бы указал и на старообрядческую закваску — мол, вы тут, конечно, и церковь постройте, и крепость постройте, но мы все равно в вашу церковь ходить не будем, у нас своя молельня имеется.
— Сразу вспоминается, как жители Екатеринбурга этой весной протестовали против строительства православного храма на площади Труда. В других российских городах такие протесты сложно представить…
Екатеринбург — по духу своему не сонный провинциальный город, а скорее космополитичный мегаполис. Город вырос в советское время, когда сюда приезжали сотни тысяч людей со всей страны. То есть основное население — пресловутые «понаехавшие», люди, которые по разным причинам оторвались от своих традиционных корней. Поэтому Екатеринбург формировался не как традиционный русский город с собором в центре, а как индустриальный центр европейского и даже американского типа.
Важный фактор — богатство региона и конкретно Екатеринбурга. Люди живут ощутимо лучше, чем в центральной России, к примеру. Отсюда другие запросы и к власти, и к городской среде. Еще с советских времен осталась аура города технической интеллигенции, города студентов. И все это не ушло. Возможно, поэтому большинство уральцев равнодушны к религии. «Основы Православной Культуры» в наших краях выбрали всего 20 процентов семей школьников, а основы ислама — 1 процент, что очень мало при таком количестве татар и башкир. Но меня лично это все радует.
— А что вообще такое Урал для России? Какое место он занимает по отношению к российскому государству в целом?
В каком-то смысле Урал — это очень антиимперская часть России. Почему? Потому что все важнейшие для имперской геополитики регионы находятся на изрядном расстоянии. Вспоминаются слова Гоголя: «от нас в любую сторону хоть два года скачи, ни до одной границы не доскачешь». Из всей постсоветской заграницы Урал (и то в широком смысле этого слова, а не в смысле только Свердловской области) граничит только с Казахстаном. То есть и на Урале, и на тысячи километров вокруг все тихо и хорошо. Нам непонятна вся эта истерика вокруг Кавказа, к примеру. Или вокруг Украины и Прибалтики. В чисто бытовом смысле для среднего уральца средиземноморское побережье Турции гораздо ближе, чем Крым, Абхазия и прочие бывшие всесоюзные здравницы. Кстати, на референдуме о сохранении СССР в 1991 году жители тогда еще Свердловска определенно высказались против.
— А что можно сказать про идею Уральской республики, которая продвигалась в 1990-е годы областным руководством, она жива, хотя бы в умах интеллектуалов? Имеет она какие-то перспективы?
Вокруг той Уральской республики сложилась огромная мифология, созданная людьми, которые элементарно незнакомы с источниками. Идея бывшего губернатора Свердловской области, Эдуарда Росселя, была невинная и совершенно не сепаратистская — уравнять Свердловскую область в правах с Татарией и Башкирией. Никуда дальше этого он не шел даже теоретически. Чего уж говорить, если даже глава Уральской республики согласно проекту назывался губернатором. Так что Уральская республика образца 1993 года была чиновничьей возней вокруг межбюджетных отношений. Тем не менее, сама идея оказалась ценной и для региона какие-то плоды она дала — в итоге на каком-то этапе развития федеральный центр испугался и пошел на уступки. Увы, но сейчас все достижения того периода утрачены. Борьбу придется начинать с еще более невыгодных стартовых позиций, чем в начале 1990-х.
Сейчас, когда люди осознают безобразное попрание всех прав и интересов региона, идея Уральской республики переживает некоторый ренессанс. Особенно в последнее время, когда атмосфера в стране стала особенно удушливой, а политический, интеллектуальный и экономический тупик Российской Федерации в ее нынешнем виде стал очевиден, многие разговоры заканчиваются именно этим: «в конце концов, давайте провозгласим Уральскую республику!»
— Если немного пофантазировать, какие территории теоретически могли бы войти в Уральскую республику?
Тут надо ориентироваться на горизонтальные экономические связи. Понятно, что Свердловская, Челябинская и Курганская области связаны довольно тесно, более того, они дополняют друг друга — Курганская область, например, сельскохозяйственная, она южнее и плодороднее Свердловской. В любом случае, переформатирование границ внутри России рано или поздно случится, потому что нынешняя разбивка на регионы во многих случаях произвольна и сделана явно без учета местной специфики, для удобства управления откуда-то издалека. Но, естественно, главное — это мнение людей. Вопросы объединения и разъединения должны решаться плебисцитами, причем на уровне может быть даже районов. Еще раз повторюсь, люди должны жить там, где они хотят и так, как они хотят.
— Еще к вопросу о границах. Вы — выходец из русской диаспоры Казахстана. Каким Вы видите будущее русских в Казахстане?
Есть ли перспектива какого-то трансграничного взаимодействия уральских регионов и русских земель в Северном Казахстане?
Я действительно выходец из диаспоры. Более того, в последних классах школы, в 1992-1993 годах я участвовал в работе «Русской общины Казахстана», поэтому печальная история русского движения в Казахстане мне знакома не понаслышке. Скажу кратко: русское движение в Казахстане оказалось в тупике потому, что с самого начала повторяло зады имперско-советского шовинизма, вместо того, чтобы серьезно настраивать себя на создание русской диаспоры в рамках новой политической реальности Казахстана. Сейчас мне немного стыдно вспоминать все эти нелепые ожидания «возрождения России» и бесконечные ссоры на тему «кто еврей, а кто — предатель». За этой чепухой было потеряно время и влияние на ситуацию.
Обидно, что РФ потратила массу сил и времени на борьбу за Чечню, но почему-то никому не пришло в голову даже заикнуться о гораздо более русских территориях — тогда, в самом начале 1990-х. Обидно, но теперь уже ничего не поделаешь.
Может быть я и пессимист, но я считаю, что сейчас говорить о русских территориях Казахстана просто поздно, тем более что очень много русских людей все-таки переехало в Россию и сейчас демографическая ситуация там совсем другая. Лучшее, что Россия могла бы сделать для русской диаспоры — помочь всем желающим переехать и нормально устроиться тут. Но я сомневаюсь, что нынешняя РФ способна решать такие проблемы. Как недавно сказал Сурков, фундамент России — это Кавказ, так что до русской диаспоры Казахстана российским властям дела нет.
— Каким Вы видите будущее России в случае благоприятного развития событий? Каков тот идеал, к которому нам стоит стремиться?
Я бы хотел видеть Россию будущего федерацией сильных и самостоятельных регионов, где федеральный центр был бы не средоточием чванливой бюрократии и бюджетного воровства, а площадкой для диалога, поиска консенсуса, гарантией правосудия. Я хотел бы видеть Россию демократической либеральной парламентской республикой, где смена правительства или президента было бы обыденной политической процедурой, а не сверхъестественным событием.
— А что не хотелось бы из брать из российского настоящего в это демократическое будущее, если, конечно, оно всё-таки состоится?
Я бы точно не хотел видеть в составе того государства, где я буду жить, республики Северного Кавказа. Мне кажется, что этот кровавый обман русского народа должен когда-то кончиться. Я по своим убеждениям демократ и считаю, что если какие-то народы не хотят жить по тем правилам и нормам, по которым живут их соседи — нет никакого резона заставлять их всех жить в одном государстве. Пусть кавказские товарищи строят свой счастливый горский исламизм или что хотят где-то там, подальше от меня. Я не хочу читать парадных рапортов о том, что в Грозном построили самую большую в Европе мечеть. Потому что я понимаю, что если регион ничего не производит, а там мрамором покрывают целые улицы и возводятся помпезные культовые здания — это значит, что вся эта музыка за наш общий счет, в том числе и за мой. Я лично нигде и никогда не давал согласия, чтоб хоть копейка из моих денег, отданных государству, ушла на подъем уровня жизни в Чечне или Ингушетии. Особенно на фоне состояния дел в уральской глубинке, где не то что на мраморный декор, а на элементарные асфальтированные дороги почему-то нет денег.
Еще, на мой взгляд, сотрудникам спецслужб нужно раз и навсегда запретить заниматься политикой. Если человек выбрал себе этот путь — он должен идти им до конца. В публичной политике не место людям с пятнами в биографии, от избирателей секретов быть не должно. Обязательно должен быть мораторий на участие в политической жизни для руководства нынешней партии власти, «Единой России», впрочем и для депутатов от нее тоже. Лет на 10-15. Потому что эти люди настолько сильно отравлены миазмами авторитаризма и тоталитаризма, что способны растлить любую новую власть, будучи туда впущенными.
Прежде чем строить новое, сначала следует нейтрализовать все старое. Это неизбежно. Иначе трупный яд уничтожит зародыши новой жизни, и всё пойдет по кругу. Мы уже видели, как дважды из могилы выползал зомби империи — после 1917 года его вызвали из гроба Ленин и Сталин, а после 1991 — Ельцин и Путин. Третьего раза допустить нельзя, надо уже перестать мучить себя и окружающих.
