Новейшие инициативы Министерства образования и науки в сочетании с принятием федерального закона №83 и публичными высказываниями официальных лиц нельзя расценить иначе, как объявление войны. И цель ее — не что иное, как уничтожение отечественной системы образования как таковой.
Начиная крестовый поход против образования, его идеологи и заказчики не особенно скрывают свои цели. Население России слишком образованно, у него слишком много знаний, а это негативно сказывается на рынке труда, где нужны не мыслители, а исполнители. Недостаток образования не только в его массовости, но и в его качественности. Последнее, конечно, можно оспаривать, поскольку ни для кого не секрет, что качество образования в России стремительно падает. Об этом публично заявляют и педагоги, и социологи, да и сами учащиеся. Однако если судить по высказываниям и мерам, принимаемым министром образования господином Фурсенко и его сотрудниками, становится ясно, что сложившееся положение их не удовлетворяет: качество обучения надо понизить еще больше, еще быстрее.
В течение нескольких десятилетий в нашей стране прилагались огромные усилия для того, чтобы сократить численность учеников в классе, понизив ее с примерно 43-45 человек сначала до 30, затем до 25-27 человек. Эта работа имела своей целью не только улучшение санитарных норм и бытовых условий обучения (покончить с инфекциями, теснотой и духотой в классах), но и создание условий, когда учитель получал возможность индивидуально работать с каждым учеником, контролировать его успехи и ошибки, помогать ему.Новая политика, продекларированная г-ном Фурсенко, состоит в том, чтобы не только отменить нормы, ограничивающие численность учеников, но, напротив, поощрять школы к тому, чтобы сократить численность учителей, одновременно требуя от директоров школ набить в каждый класс как можно больше детей, отбросив ситуацию назад к 50-м или 40-м годам прошлого века, если даже не дальше.
Власти объясняют необходимость массового увольнения учителей демографической ямой, в которой оказалась Россия. Однако проводимые меры явно свидетельствуют о совершенно иных целях. Ведь стремление увеличить численность детей в классах в разы выше существующей нормы никак не могут быть объяснены нехваткой детей. Такая ситуация обычно складывается как раз в условиях демографического взрыва, когда учителей не хватает, а детей слишком много. В то же самое время чиновники и национально озабоченные мыслители возмущаются, что в школах полно детей мигрантов, плохо владеющих русским языком. Следовательно, во-первых, детей в стране по факту больше, чем следует из рассуждений о демографической яме, а во-вторых, вместо того, чтобы сделать школу эффективным механизмом национальной и культурно-социальной интеграции, повышая качество и привлекательность образования на русском языке, правительственные чиновники последовательно добиваются обратного.
В школах с углубленным изучением иностранных языков впервые за все время их существования принудительно сокращается количество языковых групп с трех на класс до двух, причем школы просто не имеют права сохранять ставшие лишними группы, даже если у них есть такая возможность. В сочетании с ростом численности учеников в школах это гарантированно должно привести к постепенному уничтожению языковых спецшкол как особой формы обучения, доступного достаточно широким слоям общества.
Средства на ремонт и уборку школ отныне фактически не выделяются — власти перекладывают эти расходы на плечи родителей или администрации, принуждая ее мобилизовать средства с помощью всевозможных поборов, сдачи в аренду помещений и введения дополнительных платных курсов. По сути дела, образовательное сообщество принуждается к коррупции. Зато сами коррупционные практики легализуются, становясь нормой жизни рыночного общества.
Особо нужно отметить Единый государственный экзамен (ЕГЭ) — любимую инициативу министра Фурсенко, его идею фикс, «священную корову» образовательных реформ. Эта инициатива внедрялась и осуществлялась при полном игнорировании общественного мнения, без сколько-нибудь серьезной, гласной дискуссии, без реального обсуждения результатов эксперимента по проведению ЕГЭ в ряде регионов.
Главными аргументами реформаторов в пользу ЕГЭ были его антикоррупционная направленность и демократичность. Однако эти аргументы не выдерживают критики. Каждая волна сдачи экзамена порождает новые коррупционные скандалы. Кроме того, никакие, даже самые совершенные организационные схемы не помогут пресечь коррупцию, если в обществе для нее есть социально-экономические условия. Сегодня российская экономика не предъявляет спрос на научные разработки, в обществе не востребовано гуманитарное знание, научные учреждения работают в основном вхолостую. Нет спроса на образованность, но есть спрос на дипломы об образовании, которые становятся необходимым аргументом в жесткой конкуренции за сколько-нибудь приличные рабочие места. Такая ситуация неизбежно порождает коррупционные схемы, позволяющие получить вожделенные дипломы без особого труда. Любая организационная инициатива в такой ситуации приведет только к трансформации таких схем, но не к их исчезновению.
Демократичность ЕГЭ — такая же фикция. Сегодня главное препятствие для того, чтобы хорошее, тем более элитное образование, стало доступным — не необходимость приехать на сдачу вступительных экзаменов, а огромная разница стоимости жизни и уровня дохода в разных регионах, высокая стоимость железнодорожных и авиабилетов по сравнению с региональными заработными платами, дефицит или отсутствие мест в общежитиях. Социально-экономическое расслоение, региональная дифференциация образования и культурной среды не преодолеваются формой вступительных экзаменов. Перефразируя Маркса, можно сказать, что, когда принадлежащие к «поколению ЕГЭ» учителя будут учить новые поколения сдавать ЕГЭ, варварство в нашей стране встанет на собственные ноги.
Удары, наносимые по высшему образованию, не менее существенны и эффективны. Слияние вузов, резкое увеличение нагрузки на преподавателей, чудовищные бюрократические формальности — все это должно в идеале парализовать работу университетов или, по крайней мере, резко ухудшить условия, в которых она ведется.
Разрушительной является и практика финансирования системы высшего образования, сложившаяся сегодня. Дифференциация вузов, присвоение ряду вузов в столичных и наиболее развитых регионах статуса федеральных, национальных, научно-исследовательских университетов, дающего значительное преимущество в финансировании по сравнению с остальными, неминуемо приведет к отчуждению значительной части россиян от качественного образования. Кроме того, это самым губительным образом скажется на социально-экономическом и социально-культурном развитии большинства российских регионов. Маниакальное стремление Министерства образования провести в жизнь идею Президента о сокращении численности педагогических вузов, одновременно переведя большую часть из них на региональное финансирование, приведет к катастрофическому снижению качества педагогического образования в регионах, что может привести в дальнейшем к окончательному разрушению регионального школьного образования.
Государственная политика в отношении заработной платы работников образовании является сегодня в России политикой сверхэксплуатации квалифицированных кадров при одновременном углублении дифференциации в оплате труда. Государство прикармливает немногих «умников», необходимых ему для идеологического обслуживания, остальных же держит в черном теле, лишая их даже той относительной независимости, которую давал статус доцента или профессора в советском вузе.
Усилилось многократно и бюрократическое давление на систему высшего образования. Вузы вынуждены сегодня производить еще больше отчетности, чем в советское время, имея объективно меньше возможностей для реальной деятельности. Качество преподавания страдает из-за перегрузки преподавателей, научная деятельность затруднена из-за трудностей с финансированием и резким сокращением востребованности реальных научных результатов.
Оправдывая свою политику, чиновники министерства ссылаются на неэффективность реформируемой ими системы. И в этом они правы. Современное российское образование в самом деле катастрофически неэффективно. Но кто виноват? Кто довел его до такого состояния? Разве не меры, последовательно проводимые самими же властями на протяжении двух десятилетий, привили нас туда, где мы находимся? Разве не сами власти делали и продолжают делать все, чтобы лишить образовательный процесс всякого смысла и содержания, благо цели он и так уже давно не имеет — гуманистические идеи воспитания и просвещения давно выброшены за борт и объявлены пережитком прошлого, проклятым наследием ужасных революций, всех этих большевиков, якобинцев и вольтерьянцев.
Ненависть власть имущих к образованию понятна. Оно, российское образование, и вправду не соответствует потребностям общества, того общества, которое нам создают, куда нас загоняют. Это образование, предназначенное для граждан развитой европейской страны, а не дикой варварской окраины, которая только еще мечтает модернизироваться, понимая под этим сочетание свободного рынка со светодиодными лампочками.
Однако общество не хочет возвращаться в варварское состояние для того, чтобы потом из этого состояния начинать новую модернизацию, утратив все так дорого стоившие нам достижения ушедшего века. Мы давно уже являемся развитой и цивилизованной страной, в которой успешная модернизация была завершена 50 лет назад. И если нам потребуется (и уже требуется) новая модернизация, то лишь потому, что правящие элиты в течение двух десятков лет ведут нас по пути одичания.
Наступление на образование — это не корпоративный вопрос учителей и педагогов, не проблема студентов и родителей, пытающихся дать знания своим детям, это проблема всего общества, это вопрос о нашем будущем.
Те, кто объявил войну образованию, возможно, не понимают, что они сделали. Но они объявили войну всему обществу. И если они свою войну выиграют, то мы как общество, народ и страна утратим шанс на свободное будущее. Общество дикарей неизбежно становится обществом рабов.
