Новые нормы русского языка: добро или зло?

Многих захлестнула волна негодования. Как же так, посягнули на неприкасаемый великий и могучий русский язык. Интеллигенты бьют тревогу. Тем более, что отныне все четыре официальных словаря издаются в одном-единственном издательсвте. Коммерческая подоплека очевидна. А как можно мешать культуру и коммерцию в одном флаконе — это же недоупустимо! Таково мнение большинства.

А вот известный драматург Михаил Угаров имеет противоположное мнение. Вот его статья для журнала «Итоги»:

Честно говоря, сама эта история со словарями не кажется мне достойным поводом для царящей вокруг шумихи. Но бедный наш народ испереживался, в каком роде употреблять слово «кофе». Интеллигенция так просто горюет. Словари, призванные фиксировать бытование слов, и до сегодняшнего дня включали в свои статьи различные варианты их употребления. В конце концов, язык со временем изменяется, и то, что когда-то казалось нормой, выглядит анахронизмом. А вариант, считавшийся недопустимым, признается единственно верным. Между прочим, в свое время такое слово, как «фильм», было женского рода — «фильма». Я сам помню, как старые люди произносили «музэй» и «рэльс».

Тем более что все вышеперечисленные слова — иностранного происхождения. Сейчас все в ужасе — «кофе» среднего рода! А во времена Карамзина пребывали в шоке от того, что он в своей «Бедной Лизе» употребил эпитет «трогательный». Причем громче всех кричат и возмущаются те, кому кричать и возмущаться давно не в диковинку. В этом они видят причастность к высокой культуре. По той же причине у нас очень любят ритуально упоминать классику. «Я читала Достоевского всю ночь» — смысла в этой фразе нет, один ритуал и жеманность. Неудивительно, что такие пуристы чувствуют себя очень польщенными, получив прекрасный шанс встать на защиту великого и могучего русского языка.

Я же, напротив, отношу себя к прагматикам. Речевые ошибки и оговорки придают речи определенный колорит. И мне, признаться, очень нравится, что в слове «договор» можно по-разному расставить ударение, а слово «кофе» употреблять в разных родах. Потому как это становится своеобразным социальным маркером. То есть человек произносит «я пью свой кофе» — и все вокруг сразу понимают его социальную принадлежность, уровень образования и так далее. Что, на мой взгляд, замечательно. Куда страшнее, когда язык ничего о человеке не говорит, настолько он сух, неэмоционален. Когда через язык не проглядывает личность. Как через язык чиновников, который как будто и придуман для того, чтобы сохранять полное инкогнито своих носителей.

Я, конечно, понимаю: мой подход, что называется, ненаучный, но драматург привык получать информацию о человеке через его речь. Пускай филологи до сих пор горюют о том, что сто лет назад русская орфография лишилась ятей. Для тех, кто занимается коммуникацией, это не важно. И проблема у меня скорее противоположная. Люди, изъясняющиеся по-русски, сегодня, на мой взгляд, страдают от нехватки словарного запаса. Не потому, что их образовательный ценз низок. Просто русский на поверку оказывается не таким уж великим и могучим. Бывает, в нем просто не хватает единиц. Когда человек хочет выразить сложные чувства, он не может подыскать верных слов, не переходя в медицинскую или философскую лексическую область. Или, напротив, на слишком эмоциональный уровень. В пьесах молодых авторов я это очень ощущаю.

К счастью, на помощь приходит Интернет, породивший собственный язык, и местные говоры, и какое-нибудь украинское словцо, уместно впечатанное в беседу. Если разобраться, на русскоязычном пространстве распространено пять-шесть языковых пластов. Они взаимодействуют между собой, благодаря чему языковая среда получает возможность развиваться.

Возьмем, скажем, старый добрый мат, который иногда помогает объяснить внутреннее состояние как никакая другая лексика. Сам я не против употребления нецензурной лексики — это тоже часть языка, причем очень сильная. Обидно было бы терять такой ресурс. Ну а то, что сегодня мы наблюдаем определенный перехлест в его использовании, так это естественно. Еще совсем недавно матерное слово нельзя было услышать ни с экрана, ни со сцены, и до сих пор в употреблении мата присутствует определенный драйв: запретный плод, говорите? А я употребляю! В конце концов, все придет в норму. Как говорят в народе, устаканится.

Или вспомним Интернет и так называемый албанский язык. Я с удовольствием за ним наблюдаю, выписываю из блогов какие-то новые выражения. Дело в том, что у нашего народа существует некоторая проблема с иронией, вернее, ее языковым выражением. Возможно, изменение орфографии — не выход из положения. Но как иначе иронично — а значит, беззлобно — сказать «красавец»? Только «красавчег».

Лишь путем взаимодействия различных языковых пластов русская речь и сможет развиваться. Ведь по большому счету последней серьезной реформой в этой области была пушкинская. Ни писательские — вспомним Платонова, — ни большевистские попытки к кардинальным изменениям не привели. Мы по-прежнему говорим на постпушкинском языке. А на нем — повторюсь — довольно трудно налаживать какие-то партнерские отношения, пытаться выразить тонкие чувства. Тут можно развить целую теорию, вспомнив, что в нашей стране никогда не испытывали уважения к отдельному человеку, к личности. Оттого лексическое выражение того, что с этой личностью происходит, настолько бедное. И никаким минобразованиям не решить эту проблему.

Так или иначе, не стоит рвать на себе волосы. Язык сам разберется — и с родами, и с падежами, и с пополнением словарного запаса. Вряд ли, конечно, появится личность вроде Пушкина, способная провернуть глобальную реформу. Сегодня время коллективного бессознательного, и количество изменений просто перейдет в новое качество. А языковой креатив из нашего народа так и прет. Это здорово, и нормального человека огорчать не может. Веселиться надо.