Невозможно без мата или без слез: о гибели «Курска»

10 лет назад погиб ракетоносец «Курск». Как живут те, кто ждал его на берегу.

День Военно-морского флота. Экипаж «Курска» на последнем параде перед выходом на учения. Август 2000 г.

PhotoXPressЗнаете, чем трагедия «Курска» отличается, скажем, от «Норд-Оста» или Беслана?

Я не могу представить, чтобы какие-то другие родственники погибших в какой-то другой путинской катастрофе могли позвонить на второй канал — Олегу Добродееву — и попросить сделать фильм о своей трагедии.

— Нам показалось, что десятая годовщина — это веский повод, чтобы государственный канал про нас вспомнил, — говорит София Петровна Дудко. На подлодке погиб ее сын — капитан 2-го ранга Сергей Дудко.

София Петровна только что вернулась из Москвы, где отсматривала готовый фильм. Его покажут по госканалу 12 августа 2010 года. Мне интересно, что именно покажут?

— Сначала была идея снять родственников, вспоминающих своих сыновей и мужей, и как они жили все эти десять лет, какие дети у них выросли. Мы же понимали, что о причинах трагедии и о расследовании говорить никто не разрешит. Но они и от нашего «мирного» варианта напряглись. Созванивались много раз с нами, даже попросили написать расписку, что все родственники согласны именно с такой концепцией фильма и не будут скандалить. Мы написали. И подписи собрали (София Петровна покажет мне эту расписку, адресованную Олегу Борисовичу Добродееву). Потом наконец позвонили и сказали, что разрешили фильм сделать. (София Петровна почему-то абсолютно уверена, что разрешение давал лично Путин: «А кто же еще?») Вот только идею они все-таки поменяли. Теперь это фильм не про нас, а про лодку и экипаж. Как она строилась и какими парнями они были. Но в принципе хороший фильм получился.

— А как они рассказывают о том, что произошло 12 августа 2000 года?

— Никак. Просто констатируют факт и показывают Попова (на тот момент командующего Северным флотом. — Е. М.) Он там что-то рассказывает, но что именно, я не помню. Я, если честно, поразилась тому, как он постарел за эти десять лет. Помню, еще показывают, как он кулак свой сжимает-разжимает. Ну когда ждет, что «Курск» всплывет сам, а он все не всплывает и не всплывает…

— А Куродоева покажут? — допытываюсь я.

— Хотели. Дегало предложил: мол, надо снять Куроедова в кабинете главкома, и чтобы по всей форме. Но тут мы против выступили. Категорически!

Мы идем с Софией Петровной по Серафимовскому кладбищу, что в Питере. Тут похоронено много военных, поэтому кладбище имеет статус мемориального. Впечатление, что моряков тут похоронено больше всего. Это из-за черного гранита. У морских — форма черная, и такое впечатление, что мы проходим через строй офицеров, стоящих во весь рост в своих гранитных кителях. Еще деталь: в отличие от бандитской традиции высекать на надгробиях целые картины маслом и оставлять чудовищно безвкусные надписи, тут все аскетично. Имя, даты рождения и смерти. И еще — пустые гробы. Ведь моряки захоронены на самом деле не в земле. И даже не в море. Правильнее было бы сказать: в Мировом океане. Цена, которую пришлось заплатить за создание второго по мощности флота мира. Флота уже и нет, а платим до сих пор, словно ипотечный кредит взяли у Бога.

— Вот и наша птичка. Ее теперь во всем мире знают, — в голосе Софии Петровны явно звучат нотки пренебрежения.

Родственникам не очень нравится мемориал, который действительно знают во всем мире. Куб, над которым парит чайка. Чайка вроде как парит, но на самом деле касается крылом куба (за счет чего и держится). Место стыка окисляется (по выражению Софии Петровны, — «течет», что отчетливо видно по серой неряшливой дорожке на лоснящемся гранитном боку куба). Сам куб треснул, что тоже отчетливо видно, если обойти памятник. Мне объяснят, почему именно этот проект выиграл конкурс: потому что на всех остальных была подлодка в разных вариантах. Сегодня родственникам как раз хотелось бы, чтобы вместо птички была субмарина. Но они не включились сразу в процесс создания мемориального комплекса, а потом было поздно. Деньги были найдены, конкурс выигран, установка шла полным ходом и закончилась как раз в разгар губернаторских выборов, в которых Матвиенко сражалась против Яковлева. На открытии памятника была Матвиенко, а не Яковлев. Именно из полпредства федерального Северо-Западного округа (полпредом была Валентина Ивановна) поступили деньги на мемориал «Курска».

Теперь родственники пытаются добиться, чтобы мемориальный комплекс приобрел некую завершенность. Для этого не хватает скамеечек и ограды. Они попросили эти недостающие детали у питерской власти. Софии Петровне отписали: дадите скамеечки — установим за счет города.

— Где я им скамейки возьму?! — возмущается Дудко.

Я обещаю написать про этот ответ из Смольного, хотя очень многих такая позиция родственников — «Мол, все нам должны» — возмущает. Меня не возмущает. Мне тоже кажется, что должны.

Памятник мне на самом деле нравится. Своей простотой. На кубе высечена золотом надпись старорусским шрифтом «Курск» и координаты (долгота и широта) места гибели подлодки. И слова — «отчаиваться не надо…» Так закончил свою записку капитан-лейтенант Дмитрий Колесников. Это была прощальная записка, написанная в темноте человеком, который понимал, что шансов на спасение мало — «процентов 10- 20%».

После взрывов на «Курске» 23 подводника выжили, и капитан-лейтенант взял тогда командование на себя. Они все перешли в 9-й отсек, они боролись за живучесть, они надеялись, что их будут спасать. Колесников начал писать свою записку еще при свете (аварийном). Первая часть — список личного состава, спасшегося в 9-м отсеке. Чуть позже — обращение к своей жене Ольге. И много позже, когда уже и аварийный свет отключился, и отсеки потихоньку заполнились водой, и стучать по переборке металлическим молотком стало невмоготу, он напишет: «Всем привет! Отчаиваться не надо…»

На Серафимовском кладбище — надгробные плиты 32 подводников. Моют, обихаживают каждый свою могилу родственники. Они пришли по просьбе Софии Петровны, чтобы пообщаться со мной. Впрочем, они бы и без меня сюда пришли. Александр Владимирович Иванов-Павлов (на «Курске» погиб его сын — старший лейтенант Алексей Иванов-Павлов), приходит сюда практически каждую субботу, все десять лет.

Александр Владимирович — представитель той группы родственников погибших подводников, которая верит в версию о том, что «Курск» торпедировала американская подлодка «Мемфис». Таких «верующих» — большинство среди родственников. Среди военных моряков, особенно среди начальствующего состава, тех, кто непосредственно причастен к гибели «Курска», тоже распространена именно эта версия. Я понимаю, почему на американском супостате сошлись и виновники, и потерпевшие. И тем, и другим так думать — легче. Родственникам тяжело признать тот факт, что если взорвалась торпеда — значит, есть и вина экипажа. Ведь тогда получается, что сын Александра Владимировича, командир БЧ-3, тоже как-то, может быть, виноват.

Военным страшно не хочется верить, что взорвалась торпеда. Потому что тогда, выходит, в трагедии виноват бардак. А у бардака есть — должны быть! — вполне конкретные фамилии.

Безнадежная позиция только у Путина. Он виноват при обоих раскладах, причем неизвестно, при каком больше. В случае с официально установленной причиной — взрыв перекисно-водородной торпеды — не наказал начальников, которые отвечали за то, что «Курск» ушел на учения с неисправной торпедой и с экипажем, в котором никто никогда не имел дело с таким оружием.

В случае с американской подлодкой — ходят безумные слухи о якобы списанном американцами после гибели «Курска» российском долге — то ли 10 миллиардов долларов, то ли 118: по 1 миллиарду за каждого члена экипажа «Курска». Вот с такими мыслями и цифрами живут родственники погибших подводников все эти десять лет.

Ирина Белозерова, вдова капитана 3-го ранга Белозерова Коленьки. Так она зовет своего погибшего на «Курске» мужа, эта потрясающе красивая женщина. Она вышла замуж за своего Коленьку в 18, вдовой стала в 31 год. Видно, что тут, на кладбище (где в основном матери и отцы подводников), ее все любят, хотя других «вдов «Курска» другие родственники — матери, отцы, братья не очень любят.

Разделение пошло как-то сразу. Во-первых, стало принято говорить про всех потерпевших — «вдовы «Курска». А отцы? А матери?

Вот когда говорят «матери Беслана» — я понимаю почему: там объединились и взяли на себя ответственность именно матери.

С «Курском» — не та история. Я знаю лишь одну попытку объединения родственников погибших подводников — вокруг адвоката Бориса Кузнецова, который добивался расследования, суда и наказания виновных в гибели лодки и экипажа. Добивался, пока самого Кузнецова не выкинули за борт России (завели уголовное дело и вынудили к старости бежать из страны и просить политубежища в США).

Разделили вдов и родителей подводников «курские» деньги — первые большие деньги за смерть и за молчание в России. С тех пор стало традицией — покупать горе.

Нет и, видимо, долго не будет закона, который бы оценивал жизнь человеческую в России по принятым в цивилизованных странах меркам. Поэтому кому-то власть дает 1 миллион, кому-то — 100 тысяч. Зависит от резонансности. Не всякая трагедия поднимает шум, достаточный для того, чтобы вызывать власть на торг: мы вам деньги — вы нам лояльность.

«Курск» был резонансной трагедией. Национальной! Путин, чтобы перекричать, переубедить, победить битком забитый родственниками зал Дома офицеров поселка Видяево, тогда пообещал (и дал) 720 тысяч рублей семье каждого подводника. Получателями первой очереди стали вдовы. Далеко не все поделились с родителями своего мужа. Отсюда раздор и пошел.

Может, если бы тогда Путину не удалось купить горе у этих людей, сегодня все было бы по-другому. Но он знал, что возьмут.

Вспомните! Что больше всего поразило в видяевских репортажах десятилетней давности? Разруха, унижение, безысходность, даже фактический голод — реальные условия, в которых существовали наши подводники. Впрочем, не только «курские», не только подводники, не только в Видяеве.

София Петровна рассказывает, как везла из Белоруссии сумки еды и от тяжести у этих сумок отваливались колесики. Еще она везла белорусский трикотаж, который продавала в Мурманске. Потому что у сына родилась дочь, а зарплату не давали. И она возила все это — еду и трикотаж — каждый месяц. Как проклятая.

Вот письмо сына Лидии Михайловны Панариной — старшего лейтенанта Андрея Панарина. Читать невозможно без мата или без слез — это уж кто на какую реакцию способен:

«Мы выгружали боевые ракеты, чтобы потом ими стрелять по мишеням. Стрельба будет на приз главкома. До 26 июня возились… То ракета неисправна, то комплекс сломался или опять какая-нибудь «залипуха»… Доходило до того, что с закрытыми глазами включали комплекс, нажимали кучу кнопок и тумблеров, садились в кресла, ноги на приборы (выше человека) и с закрытыми глазами сидели, ждали и молили Бога, чтобы все прошло нормально. И, наконец, все проходит нормально. Остается нажать кнопку «залп», чтобы проверить, отойдет ли борт-разъем, и, когда все проходит замечательно, бегали по посту, как малые дети, кричали «ура»… Были моменты усталости, сидел в контейнере под ракетой, присоединял кабель и кричал… И вот 9 августа мы опять уходим в море и должны прийти 14 августа. А меня как самого единственного инженера группы управления БЧ-2 на все три экипажа, самого подготовленного, кидают из одного экипажа в другой, чтобы сходить с ними в море, сдать задачу… Если бы не эти моря, мама, ты давно бы приехала ко мне. Я не знаю, когда будет у меня время, чтобы ты могла приехать. Вот и все новости. Всем привет! До свидания!
Старший лейтенант Панарин. 07.08.00»

Хоть один спасся

Еще одна версия. Православная?

Есть книга о трагедии «Курска», которую многие родственники, хотя почти все — верующие, отказываются приобретать (она продается). Книга эта называется «Неугасимая лампада «Курска». Автор — потомственный военный моряк, ныне клирик Мурманской епархии РПЦ игумен Митрофан (Баданин).

В книге есть цитата другого священника — отца Владимира, настоятеля церкви при Серафимовском кладбище: «Произошедшее с «Курском» — трагедия нравственная, и характер ее чисто духовный. Это трагедия-символ. Главная причина в том, что дома ребят никто не ждал. И за это всегда бывает наказание. Я это знаю, мне рассказывали о том холоде, том равнодушии, которое было у жен многих моряков к своим мужьям, им в спину неслись даже проклятия. Вы не хотели, чтобы ваши мужья, сыны России вернулись домой? Что хотели, то и получили. Главная причина гибели — нравственная: женщины перестали любить своих мужей, ждать их, делить их тяготы».

Такова еще одна версия гибели «Курска». Интересно, это версия РПЦ или отдельно взятого ее представителя?

А каков же нравственный итог этого клерикального осмысления трагедии. Он есть! В книге великомучеником представлен командующий Северным флотом в 2000-м Вячеслав Попов — единственный (кроме самих священнослужителей) положительный герой. О его здравии молятся, потому что в результате трагедии «Курска» он стал верующим, пришел к Богу.

Хоть один спасся…