Эдуард Лимонов теперь какой-то другой. Это больше не тот бунтарь из знаменитого произведения «Это я, Эдичка», в красочных подробностях описывающий свою личную жизнь, свои внутренние комплексы и не стесняющийся своих взглядов. Сегодняшний Лимонов – прагматик, собирающийся баллотироваться в президенты, поэтому на вопрос «Как вы относитесь к Сталину?» он, по его признанию, предпочтет ответить как-нибудь расплывчато, «чтобы не спугнуть потенциальных сторонников». А еще во время интервью корреспонденту «Нового Калининграда.ру» он не произнес ни одного нецензурного слова.
— За три дня пребывания в Калининградской области в ваши колеса пытались вставить палки, как это обычно бывает?
— Ну, пока тьфу-тьфу-тьфу (стучит по столу – прим. авт.) явно таких попыток не было. Но, видимо, у вас другие нравы. Здесь, например, мы спокойно зашли в областную Думу, в России, нет в Москве (надо же, я сказал «в России»!) для человека моего статуса это невозможно, да и в других городах тоже. А в Калининграде пришли, милиционер посмотрел, поздоровался…
— Это о чем говорит? О том, что в Калининграде больше сочувствуют оппозиции? Ваша оговорка о России, кстати, показательна: у нас тут периодически ходят разговоры о калининградском сепаратизме и возможности отделения от России.
— Нет, я не почувствовал каких-то особых протестных настроений. Калининградская область, видимо, экономически не сильно самостоятельна и поэтому чувствует такую суровую костлявую руку необходимости (смеется) быть в составе большого государства. Единственное, конечно, область находится в сложной ситуации. Нет ни коридора, ни прохода, ни проезда, чтобы оказаться в России, по всему периметру границы, поэтому разговоры о сепаратизме невольно могут возникнуть. Я вообще полагаю, что область приносит больше проблем, чем выгоды, держать такой соблазнительный кусок очень проблематично.
— Если бы вы вдруг стали президентом, может тогда стоило бы задуматься, чтобы отдать область кому-нибудь? Желающие-то найдутся.
— Отдавать никогда ничего не надо! Как внук многих поколений крестьян, я считаю, что землю отдавать никогда не надо. Тем более, землю, за которую заплачено столькими жизнями русских солдат.
— Я вот не пойму, за что власти вас так боятся, что постоянно вставляют какие-то палки в колеса?
— Ну, командиры объясняют своим омоновцам, что, мол, сегодня мы выходим в небольшом количестве, а через некоторое время можем выйти большим количеством и смести власть. Я знаю, как это развивается, я за 15 лет своей политической деятельности чему-то научился и верю в подобный протест. Власть при таких действиях очень нервничает, боится, что может получиться второй Майдан. Каждый раз вываливает на наши акции различного рода войска и милицию, блокируют, арестовывают.
— А у вас есть достаточное количество сторонников, чтобы это осуществить?
— Ну, мы сейчас собираем людей. Дело в том, что поскольку наша партия была запрещена в 2007 году, мы уже давно вышли за пределы партийности. И сейчас, за счет того, что с 2006 года мы участвовали в коалиции «Другая Россия», к нам «прилипло» огромное количество людей. Мои сторонники сегодня значительно расширились, это не только люди из бывшей запрещенной партии, но это еще большое количество либералов из «Другой России». К нам на митинги приходят совершенно разные люди от вполне респектабельных до интеллигентных старушек, много молодежи. Причем, большинство абсолютно беспартийные.
— И на что они готовы? На штурм администрации президента, закидывание политиков яйцами и помидорами, как это делала ваша ныне запрещенная партия?
— Они, по-моему, доказали, на что они готовы. У нас около 200 человек за эти годы прошли через тюрьму и лагеря. Тут даже дело не в том, на что они готовы, они ко многим вещам стали относиться как-то более бесчувственно. Тюрьма и тюрьма, тюрьмой их уже не удивишь, этот страх преодолен.
— Противозаконные действия, попытки, как вы выразились «смести власть», различные митинги – по-вашему, единственный на сегодня выход для оппозиции?
— Когда я вместе с моими товарищами отцами-основателями ныне запрещенной партии создавал ее, я не стремился в оппозицию, согласно Конституции мы хотели создать политическую организацию и участвовать в выборах. Нам этого не дали. Творцы нашего сегодняшнего оппозиционного состояния – это власть, а не мы. Дело в том, что мои идеи встречаются с неприятной враждебностью и репрессивно, у меня просто нет иного выхода. Моя кандидатура на выборах президента неоспорима. Я человек с огромной известностью, много раз убеждался в своей совершенно невероятной известности. На всей планете не найдешь ни одного такого государства, чтобы такой человек как я, автор 47 книг не мог баллотироваться в президенты. И если мне с таким моим статусом откажут, то это будет совершенно немыслимо, и это надо будет отстаивать. Вообще причин для конфликта там много – неправильный подсчет голосов, например.
Что касается противозаконных действий, то мы их никогда не совершали, они просто так квалифицировались нашими не честными и зависимыми судами как уголовные преступления. На самом деле, за такие административные проступки полагалось максимум 15 суток! Та же приемная президента – это приемная, куда люди приходят со своими проблемами, вот мы и пришли.
— Если бы в нашей стране выборы были честные, то какой бы, по-вашему, была расстановка сил?
— Я не думаю, что в результате свободных выборов у нас не будет преобладания ни одной политической организации. Безусловно, был бы многопартийный парламент. Другой судьбы для России в ближайшие 20 лет я, честно говоря, не вижу.
— Дмитрий Медведев уже неоднократно говорил о том, что с оппозицией надо бы помягче, да и плюрализм взглядов власти только на руку. Вы ему верите?
— Лично я считаю, что он не врет, но он не имеет достаточно сил, чтобы свои заявления реализовать. Он является президентом только по названию. У нас все же очень сильный премьер-министр. Вот такое у меня впечатление.
— Когда вы выдвигали свою кандидатуру в президенты, с чего вы решили, что вы наилучший кандидат от оппозиции?
— В данном случае я не вижу кандидатов ни от кого. Кто может выйти от коммунистов? Они всегда поступают эгоистично, выставляя исключительно своего кандидата. Им наплевать на судьбу страны, им главное получить свои 13%. Зюганов сейчас не наберет ничего, он приелся, он банален. Кто, Мельников? Милейший человек, университетский профессор, но он не популярен. Короче говоря, у них нет кандидата.
— С системной оппозицией вряд ли удастся договориться. Остается только опять внесистемная…
— В 2008 году я пошел за Каспаровым и Касьяновым, не выставлял свою кандидатуру, но они опозорились. К тому же, по моим сведениям, ни тот, ни другой не собираются больше выставлять свои кандидатуры. Но такие кандидаты в отличие от меня однобоки. Беда Каспарова в том, что он собирал только либеральный электорат, а я одновременно автор многих книг, интеллектуал, у меня репутация многосторонняя. Если подумать хорошо и правильно, то это очень хорошо.
— Но репутации либерала у вас как раз нет.
— У меня отличная репутация либерала! Особенно, после того, как я два с лишним года был вместе с Каспаровым и Касьяновым. К нам на Триумфальную площадь ходят люди из ОГФ, правозащитники, та же Алексеева.
— Мне кажется, вы их обманываете, пытаясь захватить либеральную часть голосов и, допустим, придя к власти, вовсе не стали реализовывать их либеральные идеи.
— Я вовсе не стал либералом и не собираюсь, это не моя задача. Я отношусь к истории как к чему-то многообразному и многогранному, в ней бывают всякие личности. Отрицать существование Сталина или его эпизоды в ВОВ так же глупо, как и отрицать существование Егора Гайдара. И тот, и другой наломали дров, у них были жертвы. Гайдар оставил 70 миллионов вкладчиков без средств и это не так легко, как кажется. Его хвалят за то, что он якобы взял и разом решил проблему с продовольствием. Это все, конечно, хорошо, но может быть он мог решить это как-то менее безболезненно, чтобы не отнимать у людей их сбережения? Гайдар такой же тиран, как и Сталин, безчувственно относящийся к людям.
— Хорошо, тогда каким образом вы собираетесь оправдывать голоса своих политически разношерстных сторонников? Придется, наверное, все же выбрать между Сталиным и Гайдаром.
— Лично я никакого курса. Я считаю, что определять себя по мертвецам – самое последнее дело. Надо определять себя по живым, а не по прошлому. А то мы так и будем жить с повернутой головой и ссориться из-за происшествий, которые произошли столетия назад. На основе многопартийного парламента мы бы просто создали коалиционное правительство. Дело в том, что партийный протест сегодня не вызовет сочувствия у наших граждан, они все очень глубоко разделены. Кто за Сталина, кто за Гайдара, кто-то еще за кого-то. Мы же предлагаем просто абстрагироваться от Сталина и Гайдара и бороться за наши основные права.
— Не боитесь, что пока коалиционное правительство будет договариваться каким все же курсом идти, в стране начнутся вторые 90-е?
— Да я не боюсь ничего, чего бояться! То, что у нас сейчас происходит в стране, в истории России был только один такой неприятный период, когда правил Николай I. Его правление было долгим, противным, все ждали, когда Николай, наконец, умрет. Другого способа от него избавиться не было. Когда он умер пошло всеобщее ликование на планете, все эмигранты радовались. Радовались и богатые, и бедные, потому, что его полицейщина всех измотала, было очень тяжело жить. Сейчас у нас тоже самое.
— Боязнь оппозиции, наверное, естественное свойство власти. А как бы вы себя вели, если бы у вас организовывался второй Майдан и вас могли «смести». Мне кажется, что не так демократично, как вы упрекаете действующую власть.
— Я бы не давал оппозиции поводов существовать. Я бы сумел сплотить общество, как Обама, который пришел и сказал: «Я лидер перемен». Я тоже хочу быть лидером перемен, человеком, который принесет не одностороннее решение проблем в чью-либо пользу, а который поставит перед обществом проблемы и скажет: «Давайте вместе их решим». Давайте постараемся удовлетворить интересы и тех, и других. Это сложно. Намного проще включить насилие в пользу какого-нибудь одного общества. Я нормально отношусь к критике (наверное, потому, что жил на Западе) и я считаю, что если ты политик, то твоя профессия выдерживать всю грязь и гадость. На меня ее много выливали. А с оппозицией я бы с радостью встречался, даже с большей, чем со своими сторонниками.
— У вас не появлялось желания в момент репрессий уехать из этого «полицейского» государства?
— А куда мне уезжать? Я уже был в эмиграции. Больше я не хочу. Куда уезжать? Чего бежать? Зачем? Это моя страна, я тут живу. Я, собственно, и тогда, когда мне пришлось уехать, уехал не по своей воле, у меня была дилемма: либо в тюрьму, либо уезжать.
— Сейчас, я так понимаю, вы уже выбираете тюрьму?
— Нет, я не хотел бы в тюрьму, но я выбираю свои убеждения, свою страну.
P.S. Лимонову остается расплатиться за несколько чашек кофе, которые он успел выпить во время интервью. Он достает из кармана пиджака помятый конверт. В нем – единственные 500 рублей, которые отправляются на расплату. Всю сдачу (а это около 50 рублей) он также заботливо складывает в помятый конверт и убирает в карман пиджака. «Я бы с радостью поездил еще по другим регионам страны, но денег пока нет», — говорит он напоследок.
