В противовес западному гражданскому обществу применительно к России имеет смысл говорить о гражданственности. Несмотря на определенную схожесть терминов, основные принципы гражданственности скорее противоположны идее гражданского общества.
Если гражданское общество мы понимаем, как формы и способы конкуренции частных интересов в сфере политического, то гражданственность, это сложное понятие, еще требующее своей экспликации. Сам термин «гражданственность» в русском языке заимствован (Citizenship, Staatsbewußtsein), но, как и многие иные общественно значимые понятия, получил в контексте отечественной культуры особый, специфический смысл.
На западе гражданственность обычно связано с гражданством, с чертами и качествами «доброго» члена гражданской общины.
В западной литературе существует немало различных подходов к пониманию категории гражданственности, однако, несмотря на их видимую оригинальность, понятие гражданственности в рамках западной культуры, в конечном счете, можно свести к определению Гидденса, определившего свойства гражданственности как «совокупность правил и ресурсов, способствующих производству/воспроизводству социальных институтов, «зафиксированных» во времени и пространстве», как и институциализированных социальных ролей. Критерием гражданственности является способность индивида к выполнению социальных ролей в соответствии с установленной социетальной моделью объективированной как декларируемые и желаемые характеристики индивида. Гражданство, есть присущее гражданину умение выполнять свою роль в гражданской общине, пользоваться правами и свободами гражданина и с чувством гражданской солидарности выполнять гражданские обязанности, добронравно относиться к согражданам, и уважать их права и свободы. Гражданственность, это, конечно, идеал, но идеал достаточно приземленный, и этим идеалом является добропорядочный бюргер или «потребитель» современности.
Существенно иные черты понятие гражданственности приняло на отечественной почве. С самого своего появления в 19-ом веке гражданственность понималась через призму высоких нравственно-этических черт личности. Гражданственность в России далека от обыденности, это не повседневное состояние, и проявление гражданственности обычно требует «гражданского мужества». Человек с высоким чувством гражданственности ориентирован не на частный интерес, это ни в коем случае не добропорядочный бюргер, а тот, кто отдает все силы служению на благо народа и страны. Гражданственность требует принимать на себя ответственность за все окружающие человека беды и несправедливости. Как сформулировал А.Н. Аринин, «гражданственность, — это узы морально-духовной солидарности… по ответственности за продолжение рода и российской цивилизации, если хотите, — за весь мир, всю природу и все человечество». Формулировка, конечно далеко не научная, но вполне адекватно демонстрирующая ту специфику, которую приобрело понятие гражданственности в рамках отечественной культуры.
Мой интерес к понятию и явлению «гражданственности» связан со спецификой отечественной власти, во-первых, как иерархической, (об этом я писал тут), а во-вторых, как власти, исторически выстраивающую свою «вертикаль» на обязанностях, а не на правах.
Сегодня обычно власть противопоставляют обществу, народу, говорят об их взаимоотношении. В этом контексте находит свое место и «гражданское общество», понимаемое как самоорганизовавшееся в определенные структуры общество, противостоящее власти. Надо заметить, что подобный дискурс безусловно понимает власть как нечто отдельное от народной массы, противостоящее ему и осуществляющее функцию власти, как некий особый субъект.
Можно признать, что подобная позиция имеет своим теоретическим основанием концепцию рациональной бюрократии Макса Вебера, а практическим, — опыт западноевропейской цивилизации начиная от Нового времени и по сей день. В эпоху, называемую Новым временем, в странах Запада появляется профессиональная бюрократия, которая занимается исключительно тем, что осуществляет управление. Конечно, ошибкою было бы сводить всю политическую власть к власти бюрократии, однако именно ее рост, расширение компетенций и т.д. сделали бюрократическую власть чрезвычайно важной составляющей политической власти, и во многом определили понимание политической власти как автономного в определенной мере субъекта, противостоящего народу. Автономность подобной власти заключается в том, что существует отдельная, особая властная иерархия, главным образом основанная на иерархии бюрократической, и она не совпадает с общественной иерархией, или правильнее сказать, пирамидою.
Однако, по моему мнению, было бы ошибкой полагать, что отношения власти и подчинения останавливаются на уровне государственной власти. Сами по себе гражданские ассоциации и иные элементы гражданского общества, зачастую в гораздо более непосредственном виде осуществляют отношения власти и подчинения, и тем самым осуществляют функцию управления.
Нужно заметить, что подобный способ властвования вовсе не является исключительным изобретением Запада. И римская империя, особенно на поздней стадии своего развития, и императорский Китай отличались подобным, бюрократическим способом организации управления. Однако, не стоит забывать, что подобный способ организации власти лишь одна из возможных форм. В средние века на Западе, в России, вплоть до середины 19-го века, существовала система власти, которая существенно отличалась от «бюрократической». Суть ее заключалась в том, что она не являлась автономной по отношению к обществу, к народной массе, а в полной мере совпадала с иерархией в обществе.
Феодализм, — наиболее чистая форма подобного типа организации власти. Специфика его в том, что определенное место в общественной иерархии, в отношениях собственности и т.д. означало и определяло соответственное место в иерархии властного управления. Тот или иной феодал именно постольку, поскольку владел определенными землями, занимал определенное место в синьорально-вассальных отношениях, получал и определенное место во властной иерархии. Впрочем, можно сказать и наоборот, в том смысле, что место во властной иерархии определяло его право на земельное владение. Власть, имущественное господство и социальное положение обуславливали друг друга и были неразрывны.
Надо заметить, тот факт, что феодальная иерархия в странах классического европейского феодализма ограничивалась благородным сословием, ниже которого находилась масса населения, отлученная и от собственности (основной собственности феодального общества – земли) и от власти, определял противостояние классов, а не народа как такового и власти.
В еще более законченном виде подобная система властвования встречается в России в московскую эпоху, когда иерархия власти вовсе не ограничивалась благородным сословием, а распространялось на все общество. Причинами тому были как определенный тип отношений, называемый «служилым характером» московского государства, так и тем, что благородное сословие еще не отделилось резко от народной массы, регулярно рекрутировалось из нее, да и сама народная масса, или «черный люд» по терминологии того времени, была организована на «служилых» основаниях и тем самым включалась во властную иерархию, распространяемую сверху до низу.
Служилая система в своей основе имела не права тех или иных социальных групп, а их обязанности, их ответственность. Определенные обязанности и ответственность по необходимости обеспечивались соответствующими ресурсами, что и определяло место во властной иерархии, как и определяло власть в России сверху донизу.
Как следствие, разговор о противостоянии общества и власти, о способах самоорганизации общества в этом противостоянии вообще теряет всякий смысл, ибо власти в обществе, автономной от общества, попросту не существует. Однако изменения в русском общественном устройстве начиная с 19-го века потребовали и у нас создания слоя профессиональной бюрократии. Но бюрократия в России никогда не достигала численности, подобной бюрократиям западных стран, и не становилась достаточно автономной. Таким образом, бюрократическая вертикаль всегда в значительной части совпадала с общественной пирамидой.
В уродливой форме подобная ситуация существует и в современной России, где «властный ресурс» является прямым аргументом в пользу распределения собственности, впрочем тот факт, что и от власти и от собственности сегодня отчуждена большая часть населения России делает актуальной тему общественного противостояния. Хуже то, что отчужденное от власти большинство населения страны именно в результате этого отчуждения не охвачено и не пронизано системой власти. Это большинство как бы не часть государства, а анархическая масса, что убийственно и для самого государства, ибо «властная вертикаль», построением которой занимался ВВП, на самом деле крайне ничтожна, ибо локализована в верхушке общества. До большей часть населения страны «властная вертикаль» попросту не доходит, управленческие сигналы туда не поступают, как нет у верхушки и адекватных сигналов снизу. В этом смысле Россия сегодня напоминает парализованного человека, сигналы мозга которого не доходят до конечностей по причине разрушения периферической нервной системы, хотя обильная мимика сообщает нам, что пациент жив. Впрочем, поскольку и мозг больного существенно затуманен, описанный паралич в некоторой степени идет на благо несчастному, не позволяя больному навредить самому себе еще больше.
Но вернемся к гражданственности. Как бы то ни было, сегодня бюрократия является необходимым элементом управления, однако и бюрократическое управление связано с принципиальными проблемами. Система рациональной бюрократии, охватывающей все общество сверху донизу, добирающаяся до самых мельчайших его частиц, слишком тяжела, слишком дорого Левиафан обходится любому обществу. Но, как это видно на примере современной России, отсутствие систем власти, систем управления в тех или иных периферийных сферах общественной жизни, приводит к параличу общества, разрушает его управляемость, нарушает социальный порядок. И любое общество исторически дает свое разрешение вышеописанной проблеме.
Западное общество организует такие периферийные отношения управления, власти и подчинения в виде гражданского общества и система работает за счет постоянной конкуренции (борьбы и сотрудничества) властных звеньев за сферы компетенции, что идеологически выражается в борьбе (сдерживании) элементов «гражданского общества» против центральной власти и между собой. (Хотелось бы заметить, что экспоненциальный рост бюрократии в западных странах говорит о кризисе гражданского общества, а не о его расцвете)
Отечественная же цивилизация дает такой ответ, — как «гражданственность». Как и служилая / тягловая система организации русского общества на заре его истории, гражданственность прямо связана не с правами, а с обязанностью и ответственностью.
Гражданственность, по моему мнению, это способность личности, вне зависимости от своего социального положения, взять на себя ответственность за проблемную ситуацию в обществе, в сфере своего социального влияния. Принятие на себя ответственности, и соответственных обязанностей, означает приятие на себя власти в указанной сфере. Именно благодаря гражданственности в «хорошем обществе» русской цивилизации, организуется вся система периферического управления, аналогичная «гражданскому обществу» запада.
Впрочем, конечно, для организации «хорошего общества» недостаточно гражданственности со стороны людей. Необходима еще способность государства этой гражданственностью воспользоваться, т.е. своевременно наделять ресурсами, и что наиболее важно, легитимностью, того, кто принял на себя ответственность и соответственные обязанности в проблемной ситуации.
Как я писал в статье об иерархии и легитимности в организации власти, в России легитимность идет не снизу вверх, а сверху вниз. Как следствие, любая гражданственность может выглядеть самозванчеством без наделения легитимностью со стороны высшей власти. В тоже время отказ от наделения легитимностью со стороны власти в глазах народа выглядит несправедливостью, если действия лица, взявшего на себя ответственность, очевидно направлены на благо людей и страны.
В истории России мы можем найти достаточно примеров успешного, справедливого поведения высшей власти в подобных ситуациях. Например, показательна история Ермака, покорителя Сибири. Ермак берет на себя ответственность (войну с сибирскими татарами), и соответственно власть в этой сфере, после первых успехов посылает к царю своего сподвижника, атамана Кольцо за ресурсами и в первую очередь, за легитимностью и успешно получает и то и другое. Цепь власти и управления связывается.
Приведенный пример, конечно, исключителен, но подобная коллизия вновь и вновь разрешалась на гораздо более обыденном уровне, на всем протяжении русской истории.
Очевидна и причина того, что с западнической точки зрения русская система властного управления представляется тотальным диктатом сверху. Поскольку, в случае успеха лицо, проявившее гражданственность, тут же наделяется легитимностью со стороны высшей власти и тем самым превращается в агента этой самой власти, чуждому взгляду (а западнический взгляд именно чужд) ситуация видится не иначе как очередное вмешательство тотальной власти в гражданские дела. Того, что условием установления очередной властно-управленческой цепочки с необходимостью является самодеятельная инициатива гражданина, чуждый взгляд не замечает. Более того, чем оперативнее и решительнее власть отвечает на инициативу снизу (а так оно и случалось в наиболее блестящие и успешные эпохи русской истории), тем более тотальным представляется западнику вмешательство государства, и тем более тоталитарным общество, а сущность русского человека – рабскою. Конечно, тот же западник не может не отметить, что когда дело обстоит прямо противоположным образом, а именно когда государство отказывает инициативе снизу в легитимности, игнорирует ее, не поддерживает ресурсами, в русском царстве наступают смутные времена. Таким образом, вся русская история и представляется западнику постоянным шараханьем от дурного к очень дурному, от тоталитаризма к развалу, и обратно к тоталитаризму.
Западник, утвердив себе идею гражданского общества (основанного на конкуренции компетенций), видит в гражданственности только одно – оппозиционность, а вот тут и начинается обычная проблема – несоответствие ожиданий. Власть не понимает, чего от нее хотят, и зачем нападают, а западническая интеллигенция – за что ее бьют, и почему вообще бьют, а не занимаются политическим торгом.
Впрочем, черт с ними, с западниками.
