Па-де-де из ‘Лебединого озера’, танки на московских улицах, баррикады на каналах, ведущих к Исаакиевской площади…
В эту ночь жизнь страны изменилась полностью и бесповоротно.
Право свободно читать, смотреть, писать, ездить, выстраивать бизнес, обмениваться научными открытиями — именно это право немногих, которое кажется не нужным всем в их повседневной жизни, но которое является дрожжами для развития страны, ее закваской — называйте, как хотите — но без этого любая нация становится третьестепенной — это право немногих мы получили.
Но есть ли понимание того, что 19 августа Россия бесповоротно закрыла одну из самых черных страниц своей истории? — Безусловно, нет.
Осмысление истории, оценка ее — всего этого не произошло. Русское и советское так плотно переплелось и в душе каждого из нас, в биографии, в жизни страны, что отделить одно от другого не просто и требует специальных усилий.
А видим ли мы эти специальные усилия?
Много ли присутствует в нашем могучем эфире размышления о том, что 19 августа страна прошла точку невозврата к тоталитарному прошлому, что мы как народ оказались способны сами сбросить прогнивший режим и не залить при этом кровью московские улицы? Так где же Ельцин на танках ежегодно 12 июня в каждом телевизоре, воздушные шарики в День России, научные труды, в конце концов?
Молчат экраны.
Молчат большие начальники:
А что они могут сказать, если для них объективная оценка того, что произошло в стране за 70 лет — это плевок в родное гнездо? Для них демократия — брак по расчету, брак банкрота с богатой наследницей. Как раз большие начальники, ‘флагманы’ индустрии, ‘боцманы’ и ‘рыбы-прилипалы’ выиграли от изменения политической системы больше всех. Революционный вихрь поднял расторопных третьих инструкторов, двадцать пятых замов из коммуналок и перенес на невиданные в их комсомольской юности высоты. Но при ненавистном с пионерских лет капитализме они получили еще набор правил, по которым, например, неприлично сморкаться в рукав, надо платить налоги, нельзя стучать ботинком по столу, а к костюму от Армани прилагается необходимость возвращать кредиты.
Эта нудная, скучная Демократия, при которой даже свои ‘понятия’ приходится проводить через Парламент, еще и заставляет считаться с родственниками. Хотелось бы, конечно, не иметь с ними дело, но ведь приходится хранить деньги в их банках!
И вот, скрипя зубами по ночам, они тихо ненавидят Демократию и ее американского дядюшку. На развод они не решатся. Как? Вернуться в коммуналки, забрать детей из лондонских школ и лишиться дач на Лазурном берегу? Никогда. Но принародно признаться в любви и счастливом браке они не могут. Их жизненный костяк — из той духоты, участниками которой они, может быть, и не были, но сами они, их мысли — плоть от той плоти.
Тут главное — чтобы Демократия на развод не подала.
ОПРОС: Демократия — это хорошо?
