Для атак на электростанции у них нет ни знаний, ни сил, ни поддержки местного населения.
Многие эксперты уже отметились в рассуждениях на тему о растущих ресурсах северокавказского подполья и качественно иной природе террористической активности в связи с нападением на Баксанскую гидроэлектростанцию. Сложно не согласиться с общим пафосом этих умозаключений, однако все же позволю себе заметить, что среди нападений и диверсий в минувшие годы было немало гораздо более масштабных акций, требовавших высокой координации и дисциплины, сложного планирования и учета множества факторов. Захват Грозного в 1996 году или Назрани в 2004 – это большие военные операции, которые осуществлялись крупными партизанскими соединениями.
Что же касается баксанской истории, то здесь, с точки зрения планирования операции, да, можно навскидку назвать пару удачных моментов, но в целом подобная акция не требует никакой серьезной предварительной работы. Убийство двух сотрудников вневедомственной охраны и захват гражданских служащих, которые подсказали, что взрывать, сложно назвать актом воинской доблести и проявлением военного гения. По уровню сложности подобная операция мало чем отличается от обычного нападения на воинскую колонну, когда точно так же надо организовать отвлекающий маневр, нанести удары по наиболее уязвимым точкам, блокировать противника и рассчитать пути отхода. Принципиальная новизна, как уже отметили многие, – в выборе объекта нападения.
Интересная деталь: в самой Кабардино-Балкарии Баксанскую ГЭС уже уничижительно охарактеризовали как груду ржавого железного хлама. Обывательское сознание считает, что журналисты и эксперты просто раздули малозначимое нападение, оставив без внимания целый ряд куда более драматических эпизодов. Это дефект «близкого» взгляда, когда, скажем, недавний подрыв полковника ФСБ с двумя детьми интерпретируется как покушение на устои общества. С одной стороны, дерзко убит высокопоставленный офицер, с другой – преступники проявили особую жестокость, не пощадив двух его племянниц. На этом фоне смерть двух сотрудников вневедомственной охраны, пусть даже облаченных в милицейскую форму, где-то на окраине республики в забытом Богом углу видится глубоко периферийным происшествием. Но это с точки зрения обыденного сознания. Террорист же знает, что он идет взрывать стратегический объект, сколь бы ржавым и изношенным не казалось внешнему наблюдателю оборудование станции.
В этом направлении северокавказское подполье уже бросало заинтересованные взгляды. Осенью прошлого года оно попыталось приписать себе организацию аварии на Саяно-Шушенской ГЭС. Тогда власти по результатам расследования заявили о несостоятельности версии теракта, но как бы там ни было, внимание Докку Умарова к этой аварии дает представление о том, в каком направлении развивалась научно-техническая мысль террористов, и как складывался новый стратегический замысел.
Убийство сотрудников силовых структур, захват заложников и гражданских объектов, подрыв поездов – все это классика террора. Эти акции рассчитаны, прежде всего, на устрашение, они должны спровоцировать панику и дезорганизацию с тем, чтобы впоследствии террористы могли диктовать условия деморализованному обществу и его властям. Также терактам предписано играть роль манифестаций силы и дееспособности подполья. В этом формате северокавказские моджахеды действовали на протяжении долгих лет, совершенствуя лишь тактико-технические характеристики оружия и приемов ведения боя. Для примера, прошлым летом Умаров поставил на поток «живые бомбы» – смертоносную силу, применение которой обладает рядом преимуществ в силу дешевизны и простоты использования. Но эффективность шахидов служила прежним целям, в основном смертники взрывали все тех же сотрудников милиции.
Сегодня идет уже не поиск более простых и менее затратных способов нападения, меняется взгляд на саму природу войны и противника. Нападение на Баксанскую ГЭС можно назвать техногенной диверсией, целью которой является не столько вразумление властей и общества, сколько нанесение непоправимого урона врагу. Виртуальная теократия Имарат Кавказ осознает себя в качестве государства, которое на равных вступает в борьбу с оккупантом и уже не готово мириться со статусом наводящего ужас нелегитимного партизана. Отныне его цель – разрушение экономики врага, подрыв его материально-технической базы.
Все это очень эффектно звучит, но ни в коем случае не стоит преувеличивать угрозу. Судя по всему, нападение представляло из себя чистой воды «кавказский случай», более опиравшийся на импровизацию и интуитивный подход, нежели на серьезный расчет и хорошую организацию дела. Нападавшим не удалось нанести ГЭС сколько-нибудь значительного ущерба, взрывчатка закладывалась не в места, определенные заранее, наиболее уязвимые узлы показали подвергнутые пыткам инженеры станции. Но и это не помогло. То ли взрывчатки оказалось недостаточно, то ли нападавшие, будучи плохо информированы, не сумели верно сформулировать заложникам техническое задание. Это означает, что серьезных ресурсов в плане проведения технической разведки у подполья сегодня нет, а значит, и возможности квалифицированного отбора объектов нападения в будущем у него весьма ограничены.
Есть и еще один момент, на который следует указать, говоря о слабости позиций подполья. Уничтожая с серьезными последствиями на территории Северного Кавказа стратегические объекты, подполье неизбежно вступает в конфликт с местным населением, поскольку последнее, будучи обесточено или испытав на себе последствия экологической катастрофы, становится первой жертвой новой диверсионной стратегии. Это знакомое явление. Салафизм уверен в том, что население недостойно жалости, но достойно смерти, поддерживая в той или иной форме существующий порядок вещей. Население пребывает в неверии, воздаяние за которое только смерть. В Алжире этот тезис был воплощен наиболее последовательно. Тамошние салафиты принялись массово резать население по деревням.
Северокавказские моджахеды пока не встали на этот путь по нескольким причинам. Кровнородственные связи, несмотря на отрицание их значимости в салафизме, продолжают оставаться главным фактором, определяющим как отношения между членами подпольных групп и местными жителями, так и социальную поддержку подполья. Техногенные диверсии очень быстро заставят гражданское население рассматривать салафитов как враждебную силу, в борьбе с которой необходимо объединяться с властями. Что касается подрывов за пределами Кавказа, то это перспективное для подполья направление, требующее, тем не менее, гораздо более широкой ресурсной базы. Если бы у моджахедов сегодня была бы реальная возможность организовать террор в российских городах, то вне всяких сомнений, станции метро, рынки, праздничные и массовые мероприятия взрывались ежедневно. Так что новая стратегия не безусловна, ее реализация ограничена малой численностью боевиков, недостатком материальных и интеллектуальных ресурсов. Можно говорить пока об одной относительно удачной операции, но развить успех террористам будет крайне непросто.
