Современная российская коррупция является порождением государственных кампаний по борьбе с коррупцией. То есть прямым результатом усилий власти предержащих по ограничению возможностей личного обогащения для причастных к госаппарату.
За годы работы в государственных, окологосударственных и политических структурах (а мой общий стаж здесь насчитывает уже добрых полтора десятка лет) я вывел из опыта следующую формулу: современная российская коррупция является порождением государственных кампаний по борьбе с коррупцией. То есть прямым результатом усилий власти предержащих по ограничению возможностей личного обогащения для причастных к госаппарату.
Скажем, разгосударствление экономики еще со времен Перестройки объявлялось панацеей от коррупции. Уже на рубеже 1989–91-х стало ясно, что все обстоит чуть ли не наоборот. Первое, что начал делать едва народившийся частный бизнес, – это скупать на корню госчиновников, получая за это эксклюзивные возможности доступа к общенациональным ресурсам.
Фиксированные цены в торговле рассматривались как источник коррупции; предполагалось, что отпуск цен раз и навсегда избавит страну от теневой торговли. Оказалось ровно наоборот: в условиях остродефицитного рынка вопрос цены стал предметом теневых договоренностей между лицами, принимающими решения, породив практику «откатов».
Государственная собственность на средства производства также воспринималась как коррупциогенный фактор. Считалось, что приватизация, которая приведет к появлению частного собственника, кровно заинтересованного в умножении своего богатства, избавит экономику от этой проблемы. То, каким масштабным жульничеством и разводиловом обернулась в итоге приватизация (как ваучерная, так и по схеме залоговых аукционов), – общеизвестный факт.
Паралич силовых структур в течение всех 90-х считался одной из главных причин бурного расцвета коррупции. Считалось, что как только бравый дядя в погонах придет и наставит дуло на жулика-олигарха и чиновника-взяточника, тот тут же вздрогнет и отдаст наворованное. В действительности как только бравый дядя пришел, немедленно обнаружился удобный способ с ним поделиться. Силовые структуры оказались легко и изящно включены в коррупционные схемы, вытеснив выполнявшие до них их функции бандитские крыши. Т.н. «коррупционный налог» на экономику только возрос.
Апофеозом, наверное, стали попытки государства действовать т.н. «системными мерами». В результате которых появились такие институты, как тендеры, конкурсы и пресловутый 94-ФЗ. Ну и тот самый сайт по госзакупкам – опять же в порядке борьбы за открытость. По мере того, как усложнялась схема выделения и контроля расходования государственных средств, кратно росли издержки борьбы за подряды, и эти издержки также в конечном итоге уходили в абсолютный рост «коррупционного налога».
Это лишь наиболее яркие примеры. Что бы государство ни пыталось делать – сажать счетоводов на любые позиции от министра обороны до министра здравоохранения, вводить обязательные декларации о доходах, выводить на аутсорс ресурсоемкие госфункции, снижать налоги, привлекать все новые инстанции к согласованию бюджетных программ – все это приводило к тому же эффекту. Счетоводы меняли ракеты на диваны, чиновники переписывали имущество на братьев-сватьев и подставных лиц, прикормленные фирмы тырили с еще большим азартом, чем упраздненные ради них департаменты, а инстанции подсаживались на «доляны». Силовиков заставили больше сажать, раскормив их в натуральных опричников – в итоге любой начальник, ощущая себя все время ходящим под угрозой посадки, предпочитал либо не делать вовсе ничего, либо тырить в разы больше, чем в спокойные времена.
Как вышло, что любое действие власти в этой сфере приводило к прямо противоположному эффекту? Думаю, это все та же привычка лечить симптомы, не задумываясь о причинах.
Бюрократ – это ведь изначально отнюдь не человек с криминальным мышлением. Что толкало аппарат – именно в массовом масштабе – к пользованию во все более массовом масштабе коррупционными схемами? Иными словами, что не так в системе?
Прямого ответа нет.
Рабочая гипотеза, с которой я подхожу к проблеме, изложена в книге «Человек с рублем», вышедшей в 1991 г. ограниченным тиражом за авторством двух молодых кооператоров М. Ходорковского и Л. Невзлина. Я прочел ее довольно поздно – лишь в 2006-м, когда оба автора находились уже очень далеко от того подвала во дворе моего дома на Маяковке, откуда начинался тогда их кооператив и где они в свободное от трудов время делали этот текст.
Книга о новых хозяевах жизни, которые научились решать любую проблему посредством денег. И из этой позиции учат жить страну – от генсека до последнего дворника. Я читал ее глазами советских директоров, генералов и партийных секретарей, какими они были в 91-м; и у меня был только один вопрос: что, получается, этот прыщ, вчерашний студент, фарцующий джинсами, – «с рублем», а я, у кого в подчинении тысячи людей и кто решает вопросы на миллиарды, – «без рубля»? Нет уж. Раз пошла такая пьянка, тогда и я, генерал-секретарь-министр-директор (инженер, клерк, торговец, милиционер…), найду свой собственный способ стать «человеком с рублем». Пошли и нашли.
Резюме. Фундаментальная причина коррупции в современной России – это социальная иерархия, основанная исключительно на уровнях потребления. Деньги – главный, если не единственный индикатор социального статуса человека в сегодняшней России. При этом вопрос об их источнике всегда и всюду табуирован. Любые другие иерархии, будь то государственная иерархия статусов (по которой живет бюрократия) или этика профессий, являются сегодня промежуточными до конвертации в деньги. Если ты депутат, министр, изобретатель или герой России, но при этом нищеброд, ты – никто.
Скажем, лично я – никто. После восемнадцати лет политической биографии у меня нет ни гроша за душой; я каждый месяц доживаю до зарплаты, хотя даже среди моих нынешних подчиненных есть люди, проживающие в месяц мой годовой доход. И кем бы я ни был что в госаппарате, что в партии, что в публичном пространстве, с точки зрения сложившейся этики отношений я был и остаюсь лохом педальным.
Хочу ли я защищать такую систему? Или, паче того, «устраиваться» в ней на какую-нибудь более высокую ступеньку? Ответ: нет. Смотря на нее под этим углом, я бы, наверное, уж лучше взорвал ее к чертям.
Но я понимаю и другое – то, чего не понимают люди с «постперестроечным» политическим мышлением. Взорвав к чертям коррумпированную, прогнившую насквозь советскую систему, мы и сами не заметили, как на ее обломках взросла система столь же коррумпированная, но куда менее дееспособная. И вслед за Лениным в его «Государстве и революции» я утверждаю: единственным институтом, в принципе способным выстроить иерархию статусов, альтернативную иерархии потребления, является государство. Сильное государство. И потому единственный способ решить эту задачу – не рушить, а укреплять государство.
Это главная причина, по которой так важно остановить благонамеренных, но политически инфантильных «оппозиционеров», чья деятельность в ее нынешнем виде не способна привести ни к чему, кроме новой катастрофы и нового ограбления людей. И не просто остановить, но и привлечь их на свою сторону, сделать своими союзниками. Энергия протеста необходима для обновления и очищения системы; но работа с реактором – это всегда риск нового Чернобыля.
