Светлана Сорокина, Антон Хреков, Николай Сванидзе и другие журналисты рассказали GZT.RU, что они думают по поводу обличающего необъективность российского телевидения выступления Леонида Парфенова. Многим его речь напомнила выступление президента Медведева о застое в российской политической системе, только кто-то счел эту аналогию положительной, а кто-то— отрицательной.
Вечером 25 ноября прошла первая церемония вручения журналистской премии имени Владислава Листьева. Премию получил Леонид Парфенов. Выступая на церемонии, Парфенов произнес речь, обличающую нынешнее положение дел на российском телевидении. Из зала его слушали руководители и лица главных российских телеканалов.
В России, по словам Парфенова, произошло огосударствление федеральной телеинформации и возвращение приемов, применявшихся во времена существования Центрального телевидения СССР. «Журналистские темы, а с ними вся жизнь окончательно поделились на проходимые по ТВ и непроходимые по ТВ»,— сказал журналист, добавив, что «для корреспондента федерального телеканала высшие должностные лица не ньюсмейкеры, а начальники его начальника».
Федеральные каналы, сообщая о вручении премии, не показали острые моменты выступления Парфенова. Однако запись речи оказалась на YouTube, и сам журналист выложил ролик вместе с текстом расшифровки своей речи в своем блоге на Livejournal. Запись собрала уже почти 800 комментариев, в ответ на которые журналист написал следующим постом: «Спасибо всем, очень тронут! А комментировать тут нечего. Была песня Вертинского „То, что я должен сказать“». Выступление Парфенова утром стало одной из самых широко обсуждаемых тем в блогосфере.
Парфенов о Колесникове, Путине и Ходорковском
«Разговор Андрея Колесникова с Владимиром Путиным в желтой „Ладе Калине“ позволяет почувствовать самоуверенность премьера, его настроения на 2012 год и неосведомленность о неприятных темах. Но представим ли в устах отечественного тележурналиста, а затем в отечественном телеэфире вопрос, заданный Колесниковым Путину: „Зачем вы загнали в угол Михаила Ходорковского?“» Полный текст выступления Парфенова.
Большинство блогеров высказывают восхищение поступком Парфенова и благодарят его, называя самого журналиста «настоящим мужиком», а его речь— «подвигом». Звучат и другие голоса. Некоторые указывают на то, что Парфенов, делая многочисленные информационно-развлекательные передачи, рассказывая о героях прошлого, сам способствовал тому, что телевидение сегодня игнорирует актуальные острые проблемы.
GZT.RU поговорил об этом выступлении со Светланой Сорокиной и Евгением Киселевым, с которыми Парфенов работал на «старом» НТВ, с тележурналистом Николаем Сванидзе, с тележурналистом Антоном Хрековым— членом жюри премии имени Листьева, и с журналистом «Коммерсанта» Андреем Колесниковым, которого Парфенов упоминал в своей речи.
Светлана Сорокина: «Эта речь произносилась скорее вовне, чем внутри этого собрания»
Было ли это выступление неожиданностью? И да, и нет. С одной стороны, ничего неожиданного, потому что Леня прекрасно чувствует и знает атмосферу, которая сейчас есть на телевидении, и может ее сформулировать. У него есть чувство стиля, и он чувствует эту атмосферу. И в данной атмосфере, и в данном собрании его речь звучала несколько странновато, потому что произносилась она перед сидящими тут же Эрнстом, Добродеевым, Щеголевым и прочими. Публика была очень отсеянная, специфическая. И здесь звучали эти слова… Я себя успокоила только тем, что все равно все это разойдется и процитируется, поэтому эта речь произносилась скорее вовне, чем внутри этого собрания.
Все эти люди никак не реагировали. Это было похоже на то, как Медведев заявил о застое и забронзовевшей партии, а забронзовевшая партия тут же вежливо похлопала и сказала: да-да, мы тоже считаем, что у нас застой. И этим убила все надежды на то, что немного из застоя может выйти. И здесь то же самое: Леня сказал, ему поаплодировали— именно они.
Нет, конечно, никаких последствий для его карьеры не будет.
Антон Хреков: «Он умеет налаживать контакты и с чертом, и с дьяволом»
Парфенов всегда это говорил, и слова его лично у меня никакого удивления не вызвали— разница в аудитории, перед которой это прозвучало. Я давно знаю Леонида Геннадьевича и его характер: это сумма редких, порою противоположных качеств, благодаря которым он умеет налаживать контакты и с чертом, и с дьяволом, при этом никогда не изменяя своей принципиальности.
Я не думаю, что это как-то скажется на карьере и отношении к Парфенову как к профессионалу. Его карьера— это не аппаратное движение с подковерными интригами и улыбками начальству. Его карьера проистекает из его мозга, это его личный творческий рост. Но вполне возможно, что на центральных каналах ему станет сложнее работать, а на каких-то других, наоборот, проще.
У меня сложное отношение к власти, но мои основные претензии к новостям на центральных каналах— несколько иные, чем у Парфенова: они скорее технологические и эстетические. Журналистика на центральных каналах стала филиалом ведомственных пресс-служб. Журналисты с минимальной правкой переписывают пресс-релизы, выдавая это за репортаж. И никакой Путин и Медведев не заставляют их так омерзительно делать свою работу.
С российскими блогерами, которые в последнее время стали уже отдельной расой, я не согласен. Парфенов приложил руку к созданию постсоветской журналистики, а на федеральных каналах в прямом эфире он не работал с 2004 года. Тут речь идет о том, что он всегда ратовал за преобладание формы над содержанием (к примеру, трэшовый третий блок «Намедней») и косвенно явился предтечей программ вроде «Максимум» и «Чистосердечного признания». Но обвинять его в появлении подобных программ— все равно что обвинять мужчину, что он насильник, лишь потому, что у него есть этот орган.
По выступлению Парфенова видно, что, как говорится, «движуха» началась. Чуть раньше президент нам открыто заявляет, что в стране застой и что правящая партия бронзовеет, находится в стагнации и от этого попросту деградирует. Когда глава государства обрушивается на свой же режим, как это сделал и Парфенов по отношению к телевидению, это дает все основания полагать, что процессы перемен начались.
Николай Сванидзе: «Режим, в том числе и цензурный режим, смягчается»
Содержание самого выступления для меня неожиданностью не было, я и сам обо всем этом прекрасно знаю. С основными тезисами я согласен, тут Парфенов никакой Америки не открыл. Важно то, что он озвучил это в открытую. И это меня несколько удивило. И это очень существенно. Он авторитетный и популярный человек в журналистском цехе, поэтому выступление очень важно для молодых журналистов.
Речь Парфенова сама по себе прямого воздействия на работу нашего телевидения не окажет. Но опосредованно— разумеется. Во-первых, выступление должно откликнутся в молодых журналистах, оно должно оказать какое-то влияние на их взгляды и позицию. Это тоже важно. Что касается того, что Парфенов заявил это во всеуслышание, это в какой-то степени свидетельствует, что режим, в том числе и цензурный режим, смягчается.
Я не думаю, что это скажется на его карьере. Он же это говорил не лично Эрнсту или Добродееву. Слова Парфенова относятся не к ним, а к политической системе в целом. Ведь Эрнст и Добродеев— очень высокого класса профессионалы. Здесь дело не в них, а в системе, которая организована не ими. Поэтому упреки Парфенова— это упреки не в их сторону. Этот упрек относится к нынешней государственной системе. Конечно же, это никак не отразится на судьбе самого Леонида Парфенова, потому что он слишком для этого авторитетный и известный человек. Ему не станет никто мстить за это— смешно.
Андрей Колесников: «От этого мероприятия все получили, чего хотели»
Абсолютно никакой неожиданностью для меня это не было. Он такой, какой есть, все знают и представляют, какой он, и понимали, кому они вручают эту премию. И правильно сделали, что вручили. Прекрасный жест, я считаю, был со стороны жюри. И ответную любезность получили. От этого мероприятия все получили, чего хотели.
Ничего нового он не открыл, никакой бомбы в том, что он сказал, я считаю, нет. То, что у нас газетная пресса гораздо более свободна, чем телевизионная,— секрет Полишинеля. Я сам об этом много раз говорил, в том числе и на телевидении. Для меня это выступление неожиданностью не было.
Программа Парфенова «Намедни» была как раз актуальной программой о настоящем, и даже в чем-то о будущем, как выяснилось. Поэтому упреков в том, что Парфенов сам приложил руку к тому, что нынешнее телевидение стало таким, я, мягко говоря, не понимаю. Я согласен, он делал передачи, которые имели отношения к прошлому— «Старые песни о главном», альбомы («Намедни. Наша эра».— GZT.RU), но все это имеет другой смысл, на мой взгляд. Например, что касается его фотоальбомов,— я по ним собираюсь учить своих детей, как по учебникам. Это настоящие учебники истории, той истории, которую забыли многие из ее участников, простых рядовых граждан.
Отразится ли эта речь на его карьере? Сомневаюсь. У него карьера творческого человека. Насколько я понимаю, передача, которой он сейчас занимается, абсолютно неполитическая («Какие наши годы» на Первом канале.— GZT.RU).
Евгений Киселев: «Видимо, сейчас смелость входит в моду»
Это было неожиданно с одной стороны, потому что человеку, который работает на Первом канале, вести крамольные речи опасно для дальнейшей профессиональной деятельности и благополучия. Во всяком случае, что-то не припомню, чтобы люди, работающие на государственном или квази-негосударственном канале, подобное говорили. С другой стороны, времена меняются, видимо, сейчас смелость входит в моду, а может быть, даже становится разрешенной, если она введена в рамки. Фамилии не назывались, в конце концов.
Я там не присутствовал, я вообще работаю в Украине, что кое-что говорит о состоянии сегодняшнего российского телевидения: мне в Украине хорошо, но работаю я там не от хорошей профессиональной жизни. Мне удивительно слушать рассказы очевидцев, что присутствовавшие в зале руководители центральных каналов этому аплодировали и даже в лице не переменились. Если это правда, то такая степень лицемерия и цинизма просто поражает. Остается только развести руками— «плюй в глаза— что божья роса».
Я, безусловно, с заявленными тезисами согласен. Мне немного горько другое. 10 лет назад я и некоторые другие мои коллеги-журналисты, работавшие на НТВ и в других средствах массовой информации (которые быстро стала прибирать к рукам новая власть, всеми правдами и неправдами, с подключением прокуратуры, силовых и налоговых органов), говорили: ребята, это кончится вот этим. Это кончится тем, о чем вчера говорил Леонид Парфенов. Над нами смеялись. Мы говорили, что начинается огосударствление российского телевидения, и скоро мы все будем ходить строем и петь в одну дуду. Нам говорили: да ладно, не нагнетайте, этого быть не может.
Ну вот, пожалуйста. Прошло 10 лет, и теперь это большая новость. Хотя на самом деле о том, что на российском телевидении дела обстоят именно так, все давным-давно знают. Но раньше об этом, видимо, категорически нельзя было говорить, а сейчас, наверное, уже можно. Смелость стала разрешенной и даже модной.
Мы же по кругу ходим. Когда я был молодым журналистом, в конце 80-х, я не мог понять, почему так скептически настроены мои старшие товарищи. Они со снисходительной улыбкой следили за нашими щенячьими восторгами по поводу наступивших перемен. Теперь я их отлично понимаю. Они знали, что все мы стали смелыми, потому что это стало разрешено, потому что это стало трендом, модой, тем, что, если угодно, предписано сверху.
Поэтому я не удивлюсь, если завтра или послезавтра люди, которые с комсомольским задором насаждали именно те самые порядки, о которых говорил Парфенов в своем вчерашнем выступлении,— а они вчера ему уже аплодировали,— начнут создавать новое, свободное, независимое от государства телевидение и будут делать это так же талантливо.
