Вот уже долгое время история с «Охта-центром» в Санкт-Петербурге обрастает все новыми и новыми подробностями и скандалами.
В такого рода историях всегда перемешано много разных интересов. Приходится опираться на суждения, которые доносят до нас журналисты. На их объективность тоже сложно рассчитывать. Так что выявить правильную позицию тут довольно непросто.
Кто-то говорит, что это страшно уродливое сооружение, кто-то говорит, что это сооружение невероятной новизны и красоты, кто-то из деятелей культуры, из старых петербуржцев, включая Михаила Боярского, например, подписывает письмо в поддержку этой башни, какие-то деятели говорят, что это изуродует город… В таких вопросах сложно ориентироваться на мнения людей.
Я отмечу только такую тенденцию. Во всех крупнейших городах мира построены некие абсурдные сооружения, которые разрушают исторический облик этих городов. В Лондоне — это дом-яйцо, в Париже — это пирамида около Лувра, в Петербурге — это такая башня стеклянная…
Ко всем этим вещам я пытаюсь относиться философской точки зрения. Дело в том, что отвратительный угар либерального сознания, либерального дискурса, который хочет освободить человека от любой привязки к его истории, к его традициям, привязки к привычным классическим формам, использует момент парадокса. Вторжение абсолютно безумных, иных форм в классическое пространство, на фоне которого была сформирована культура предыдущих эпох, играет именно эту роль. Башня «Охта-Центра» будет играть такую же роль, она, конечно, создаст какой-то новый Петербург, как Эйфелева башня создала новый Париж, как Лондон — это уже не тот Лондон, который мы знали, после того, как эти абсурдистские вещи построены.
Я не «против» и не «за». Я просто могу сказать, что мне трудно представить, как это будет выглядеть. Я родился в стране, в которой были разрушены гнезда. Я родился в городе, в котором был построен Новый Арбат, родился в городе, в котором были разрушены прекрасные храмы, церкви. Например, Покровка, где была церковь покрова Пресвятой Богородицы, которую любил Достоевский, и которая была уничтожена. И многие другие московские храмы были уничтожены. Поэтому я без трепета отношусь к разрушению старого и к такого рода эклектическим экспериментам. Мне кажется, что борьба за традиционные ценности, за правильные формы и правильные очертания должна вестись не на уровне городов, вовлеченных в коммерческие, публичные дела, где толпы туристов отвлекаются площадями, зданиями, где когда-то люди жили, умирали, страдали, совершали революции, преступления.
Это коммерческий вопрос. Кто-то зарабатывает на историческом облике, а кто-то зарабатывает на авангардной эклектике и разрушении этого облика. Это тоже бизнес.
