Я вовсе не считаю российскую модель жизненного устройства сходной с тем, что в России принято обозначать словами «Европа» и «Запад». У нас другая страна. У нас общество (и, как следствие, экономика) движется примерно так, как описано в одном из учебников по истории Валерии Новодворской. Там автор дает образ лежащего бегуна, который вдруг просыпается и рвет за группой лидеров. И вот-вот, кажется, догонит, потому что они давно бегут и устали, а он — свежачок. Однако не случается — сорвав дыхание, догоняющий падает. И так раз за разом. Что при Петре Великом, что при Александре Прекрасном, что при Ельцине — Путине.
На днях человек из РЖД слил мне информацию о будущей цене на скоростной поезд «Сапсан», который вот-вот начнет курсировать между Москвой и Питером: 5 тысяч рублей в один конец. Я охнул.
Еще при Брежневе между Ленинградом и Москвой запустили поезд Р-200, пробегающий 700 км за 5 часов (он, кстати, бегает и сейчас, только на полчаса медленнее). При Ельцине на всю страну раструбили про создание отечественного скоростного поезда «Сокол». Строительство обошлось в немыслимые миллионы, однако птичка сдохла, едва вылетев из гнезда. Тогда потратили еще миллионы, чтобы заказать поезд фирме Siemens.
Пока вся эта карусель вертелась, почти все крупные европейские города оказались связаны сетью скоростных (и, добавлю, недорогих, я проезжал 900 км и за 25 евро) поездов. Да и обычные электрички сильно прибавили в скорости и обросли вторыми этажами. Под Ла-Маншем прорыли тоннель. В Лондоне под скоростники оборудовали сначала один вокзал, а потом другой. В Париже развивали сеть ROR — электричек, плавно переходящих в метро. У меня же на родине поезд из Иванова до Шуи как шел 30 км целый час в дни босоногого детства, так и сейчас идет. А в Москве скоростной считается электричка до Рязани, плетущаяся 170 км целых 3 часа. Да и «Сапсан» будет идти до Питера 4 часа, то есть медленнее, чем TGV во Франции (не говоря уж про поезда в Японии), а стоить вдвое-втрое дороже.
Впрочем, ситуация на железной дороге лучше ситуации на обычных дорогах. То, что есть, это не дороги, а направления: попробуйте, если не жаль времени, нервов и подвески, проехаться от Питера до Москвы. У нас нет автобанов: и это при том что на моих глазах ими покрылась Финляндия, хотя там для их прокладки пришлось взрывать скалы. В Арабских Эмиратах за ночь под окнами моего отеля уложили километра полтора свеженького хайвея (там строят надземные дороги на бетонных опорах — это дешевле). В России же сегодня поездка из Москвы в Суздаль (200 км) — приключение.
Чуть лучше ситуация с авиацией, потому что в Москве отстроили полтора приличных аэропорта, но и здесь нет никакого сравнения с Америкой, где внутренние рейсы вообще по-другому организованы. Там нет залов отлета и прилета, и самолеты летают как маршрутные такси: люди вышли — и тут же вошли. Отличная же идея, почему бы не перенять? Однако ж мимо. В XXI веке живем по меркам XX. И тромбофлебит прогрессирует.
Сейчас многие вздыхают: ах, какое прекрасное образование было в СССР! — что ужасно напоминает разговор, когда-то случившийся у меня с бывшим главой КГБ Николаем Крючковым. Он рассказывал, какая прекрасная промышленность была в СССР, как мы обгоняли Америку по числу выпускаемых тракторов, башмаков и галстуков. Но почему-то умолчал, что на советских тракторах было невозможно пахать, а среди советских галстуков не было ни одного, на котором было бы не стыдно повеситься.
То же и с образованием, что с советским, что с нынешним: его качество невозможно обсуждать, потому что не с чем сравнивать — оно неконвертируемо. Дипломы почти всех российских вузов до сих пор в мире не признаются. В этом специфическом образовании теоретические знания — самоцель, а вовсе не навык и помощь в профессиональной карьере.
Весной у меня был телеэфир с ребятами из крупной рекрутинговой компании: они говорили о том, что на выпускников вузов у них ноль заявок. И работодателей, не нуждающихся в выпускниках, можно понять. Как-то в кафешке я разговорился со студентами, прогуливавшими дисциплину «Экономико-математическое программирование…». Они объяснили, почему: обучают тому, что давно списано в утиль.
Канал «Культура» совершил — не знаю уж, вольно и невольно — весьма забавную подмену понятий. Теперь любой обыватель считает культурой то, что показывает этот канал: кино, театр, концерт симфонической музыки, выставку пастели или видеоарт. Между тем все перечисленное относится к искусству, тогда как жизнь самого обывателя со всеми его обычаями надевать красную ленту свидетеля на свадьбе друга, ставить на новогодний стол салат оливье или петь хором «Шумел камыш», когда салат уже съеден, — это как раз и есть культура.
Правда, в современной российской культуре, безусловно, наблюдается прогресс. И по отношению к России вековой давности (в «Несвоевременных мыслях» Горького я как-то наткнулся на язвительное письмо З. Г., то бишь Зинаиды Гиппиус, утверждавшей, что никогда у мужика не будет носового платка: смотрите, платок появился!). И по отношению к СССР (где ни в одном общественном сортире не было туалетной бумаги: бумага появилась тоже).
Однако запаркуйте машину в любом месте за городом — и вы немедленно обнаружите на опушке леса пару пустых пластмассовых бутылок, продавленное сиденье от стула и старую плиту. Зачем современные россияне с удивительным упорством загаживают общее пространство — непонятно, однако факт: ни в одной европейской стране такого нет.
Другое колоссальное отставание от Европы, причем тут виден откат назад из перестроечных, кооперативных, горбачевских времен, — в качестве сервиса. Он на редкость недружелюбен. Никто не улыбается. Все бормочут недовольно в свои сотовые телефоны: «Маш, ну, тут человек ко мне пришел. Я те ща перезвоню». Нет, право, если хотите культуры — так езжайте в Прагу или в Париж.
Когда-то, читая «Россию в 1839» Астольфа де Кюстина, я был потрясен не тем, какие факты он сообщал, а тем, что он считал российский общественный строй противоположностью европейскому. Как так, думал я, ведь и в России, и во Франции существовала одна и та же форма правления — монархическая. Почему же тогда во Франции у Кюстина — «монарх», а в России — «деспот»?
И немедленно натыкался в тексте на описание восстановленного после пожара Зимнего дворца («чудесное свидетельство безграничной воли самодержца, который с нечеловеческой силой борется против всех законов природы… в течение одного года вновь возник из пепла величайший в мире дворец, равный по величине Лувру и Тюильри, вместе взятым»). И на объяснение разницы между Россией и Францией: «Миллионы, которые стоил Версаль, прокормили столько же семей французских рабочих, сколько 12 месяцев постройки Зимнего дворца убили русских рабов…»
Крепостное право в России давно отменили, но книга Кюстина до сих пор производит сильнейшее впечатление. Во всяком случае, я ее каждый раз вспоминаю, когда проезжаю под Петербургом мимо Константиновского дворца, который тоже подняли из руин за год, обустроив вокруг колоссального размера парк, более того, снеся перед дворцом холм и вырыв вместо холма пруд, и все лишь для того, чтобы впечатлить иностранных гостей на саммите G8. Саммит кончился, гости разъехались, свободного хода в парк и дворец простым россиянам нет.
Я бы мог еще много чего написать про те сферы жизни, где Россия не просто отстает от Европы, но где этот разрыв зафиксирован всерьез и надолго, если не навсегда. Однако главное, чем тревожит нынешний застой, — так это реакцией народонаселения. Реакция такая: не нравится — вали!
То есть это хуже, чем при Брежневе, когда имелся консенсус: давно все пора ремонтировать и перестраивать.
И вот эта новая реакция, сограждане, меня убивает больше всего.
