Для многих иностранцев Россия рифмуется с СССР, ледяным холодом, водкой, красивыми блондинками, мафией, белыми медведями и ГУЛАГом. Такой схематический образ мог бы показаться смешным, если бы за ним не скрывались серьезнейшие экономические, политические и социальные последствия. По большей части СМИ говорят о России лишь в свете самых отрицательных событий, будь то войны (в Чечне и Грузии) или какие-либо другие трагедии (теракты в Москве, сгоревший ночной клуб в Сибири и т.д.).
При всем этом, такой образ России и россиян не связан исключительно с распадом СССР: уже в 1698 году вернувшийся из Европы царь Петр Великий решил модернизировать и «озападнить» свою страну, для чего им и был принят целый ряд радикальных мер, в том числе знаменитый налог на бороды, в которых властитель видел один из символов косности своего государства.
Конечно же, образованные европейцы (в отличие своих сограждан столетие назад) не верят в то, что по московским улицам гуляют медведи и что русские впитывают вкус к водке с молоком матери. Тем не менее, Россия и россияне породили просто невероятное количество образов и персонажей во французском романе.
Не так давно во Франции было опубликовано два научных исследования, посвященных образу России и россиян во французском романе XIX века. Как пишет Шарлотта Краусс (Charlotte Krauss) в монографии «Россия и россияне во французской литературе XIX века (1812-1917)» (2007), образ России и россиян во французской литературе XX и XXI веков появился совсем не случайно. Вьюга, накрывающая избу снежным покрывалом, Транссибирская магистраль в бескрайней и враждебной тайге, распитие водки под звуки балалайки, славянская грусть и жестокость – все это появилось очень давно и стало отражением клише, сложившихся в XIX веке. Одним из самых активных инструментов их распространения, безусловно, стал Иван Тургенев. Из-за своей привязанности к певице Полине Виардо он купил дом в Буживале, который ныне стал его музеем. Он общался со многими французскими интеллектуалами, выполняя роль культурного посредника.
В «Образе России во французском романе (1859-1900)» (2005) Жанин Небуа-Монбе (Janine Neboit-Mombet) приходит к такому выводу: «Если посмотреть на материал в совокупности, образ России как образ чего-то «иного» выглядит туманным и трудноопределимым» (стр. 472). Предметом анализа Небуа-Монбе стали две с половиной сотни произведений второй половины XIX века. «Франция испытывает к России смешанное со страхом влечение. Россия – это нечто огромное, далекое, таинственное и волнующее. Она остается таковой несмотря на то, что ее интеллигенция ходит в наши университеты, а ее богачи обеспечивают процветание наших курортов и оставляют целые состояния за нашими игровыми столами. Россия волнует и смущает своей двойственной природой. Это страна Севера, который символически отождествляют с холодом и смертью».
Образ России становится чем-то вроде зеркального отражения Франции: «Российский деспотизм и наша свобода, русская соблазнительница и наша верная жена, фанатичный нигилизм и наш рациональный либерализм. С помощью различных стилей, интриг и персонажей французский роман пытается донести беспокойство Франции тех времен, французские противники нередко сводят счеты через россиян». Автор также задается вопросом об изменении этого образа в XX веке. Октябрьская революция и послевоенный период остаются практически незатронутыми: «До войны 1914 года, если судить по романам, чья дата публикации не подходит для исследования, наши выводы остаются в силе». Тем не менее, революция вызвала острую полемику с поляризацией таких понятий как «мания» и «фобия», «утопия» и «идеология». Ряд писателей черпали вдохновение в путешествиях и личном знакомстве с российской империей, тогда как «другие решали сделать местом действия Россию или ввести в повествование русского персонажа, хотя они сами ни разу не были в Санкт-Петербурге, Москве или где-то еще».
Удаленность царской России не только позволяла, но даже подталкивала к созданию вымышленного носителя «самых фантастических образов». Хотя это касалось не одной лишь Франции, она была одной из стран, чья литература весьма поспособствовала распространению клише. В XIX веке французский народ (за исключением редких торговцев и ученых) практически ничего не знал о российской империи, ее традициях и обычаях. Когда Петр I приехал во Францию в 1717 году его воспринимали как причудливого и малообразованного человека. Ситуация мало изменилась и два века спустя. Этот контакт, как впрочем и последующие, коснулся лишь ничтожной части общества, что объясняет значительное количество заблуждений и недоразумений.
После Великой французской революции немало французских дворян эмигрировали в Россию, но по приказу Екатерины II, которая была ярой противницей любых революций, они были вынуждены разорвать все связи со своей родиной или уехать из страны. Кроме того, для подавляющего большинства французского общества первым прямым столкновением с Россией стала кампания Наполеона 1812 года. Столкновение это было тем более впечатляющим, что оно закончилось знаменитым сражением на Березине.
Некоторые записки путешественников, как например «Россия в 1839 году» маркиза де Кюстина, стали камнем преткновения для многих последующих литераторов. «Хотя с одной стороны эти записки путешественников, газетные статьи и другие материалы имеют более-менее наукообразны и ставят задачу рассказать читателю о действительности и помочь ему понять Россию, то с другой стороны вымышленные произведения, плоды фантазии, несут о внешнем мире не истину, но «гипотезу». Целью вымышленной вселенной является не «правда», а «правдоподобие». Стоит учесть и следующее: «Каков бы ни был жизненный опыт автора, Россия и россияне, какими они представлены во французской литературе, значительно отличаются от настоящей России и ее жителей».
Если эти клише, стереотипы и мифы формируют «характерный набор качеств и ряд типичных персонажей с соответствующим XIX веку поведением», как обстоят дела в XX и XXI веке? Продолжают ли романисты использовать те же стереотипы, как утверждает Шарлотта Краусс?
