В конце августа на Ванкорском месторождении ожидают высокое начальство. Обещает приехать сам премьер-министр. Глухое место, Турухановский район Красноярского края. 90 видов комаров. На месторождении невозможно находиться, не то, что работать, без специальной одежды.
Однако комаров в конце этого лета на Ванкорском месторождении не будет. Большой начальник, приезжающий смотреть на природные резервы нашей бескрайней и бездонной родины, не должен испытывать неудобств. Ведь покусают его комарики, насосутся кремлевской кровушки — с них и не спросишь. Разве они, твари кровососущие, разбираются, кого можно кусать, кого нельзя. Поэтому в срочном порядке на огромной территории просто-напросто рассеют с самолета специальное средство, вроде бы безопасное для людей, но смертельное для комаров. Полтора месяца в тундре будет благодать. Для премьер-министра уж точно.
А дальше он уедет, довольный наличием пороха, то есть природных ресурсов, в пороховницах. Комары в отравленной зоне снова появятся — природа уж как-нибудь залижет свои раны, а работяги — ударники начнут, как и прежде, давать столь ценное для страны сырье.
Травля комаров — не важно, директива ли это Москвы или лизоблюдская инициатива местных властей — показатель состояния нашего общества. Наше вечное хныканье на кухне, что власть отдельно, а народ отдельно, заканчивается ликованием по поводу приезда начальника любого ранга. А что ради него, любимого, не сделаешь? И полтундры от комаров очистим, и пробки с дорог живо уберем, а если надо, и реки вспять пустим — нам не привыкать.
Привыкли мы, это у нас в сознании, в крови, быть зависимыми от начальства. Будто Ванкорское месторождение, его нефть и газ, зависят от чиновника с толстым портфелем, а не наоборот.
Этот незначительный, в общем, эпизод из хроники нашей повседневный жизни вскрывает одну из острейших проблем нашего общества — холопского сознания. Привычка кланяться хозяину, бояться его недовольства, быть добровольной марионеткой истории, а не гражданином страны гибельна для нации. Фактически, это болезнь, историческая болезнь культа личности, так и не преодоленная за все эти годы.
Страх наказания прочно обосновался в нашем сознании. Каторга, лагерь, психушка, снятие с работы, преследование — в разное время государство по-разному меняло пропорции методов, извратив наше сознание. Смешение правды и лжи, добра со злом было настолько искусным, что у нас в стране до сих пор идет полемика о целесообразности репрессий, о роли Сталина в построении эффективного индустриального государства, о значении Октябрьской революции 1917. Мы до сих пор не знаем, как нам трактовать фигуру Ленина в истории, фигуру Сталина.
Мы сами не знаем и не хотим знать ответы на неудобные вопросы, связанные с нашим недавним прошлым. Осуждаем терроризм, боремся с ним? А кто был инициатором введения красного террора и массовых расстрелов в России? Не Ленин ли часом? Мы осуждаем репрессии? Но почему тогда у нас нет однозначной оценки сталинизма как античеловеческого режима, почему мы до сих пор не знаем, сколько человек пострадало в эти жуткие годы? Почему не открываем архивы, в том числе бывшего НКВД?
От кого мы это все скрываем? Не от себя ли самих?
А раз нет публичного, официального осуждения сталинизма, то остается двоякость отношения к этому усатому менеджеру. Эффективность-то его деятельности налицо: территория расширилась несказанно, социалистический блок построен. Круто же!
Понятно, что историческое осуждение деятельности Ленина и Сталина было невозможно в СССР. Но ведь и за годы новой России у нас не предпринято таких шагов. Или нам нечего осуждать? Или не было миллионов убитых, расстрелянных, замученных, искалеченных наших же дедов и прадедов? Сложное было время, скажете вы, да ведь разве руководитель страны не ответственен за те ужасы, что творятся во времена его правления?
Так почему бы нам с этой точки зрения не рассмотреть «эффективность» этих двух кровавых маньяков? И какой спрос у нас может быть с любой современной власти, если нация терпела такой ад и не возмутилась, не возроптала даже спустя несколько поколений?
Если нация больна, то ее надо лечить, делать прививки против болезни. В Германии под корень вырезали фашизм. Из концлагерей сделали страшные, мгновенно отрезвляющие музеи. И немцы знают, что такие прививки им нужны постоянно. Освенцим — такая прививка. И Бухенвальд. И Дахау. После их посещения уже не может быть и речи об эффективности экономики в гитлеровской Германии. Имена нацистских палачей становятся грязным ругательством. И это тоже прививка.
В России таких прививок нет. Мы просто не считаем себя больными. Культ был, но прошел. Только вот со смертью Сталина философия культа никуда не делась. Она только трансформировалась в культ чего-то другого: безгрешности партии, Ленина, теперь вот в культ новых кремлевских вождей.
На огромном пространстве страны лагерей не осталось ни одного, куда можно придти и протрезветь. Все лагеря уничтожены, вовсе и не было их. Какие-то мемориалы создаются инициативными группами, но это песчинка в море подчеркнутого нежелания видеть.
Открытое игнорирование страшной катастрофы, отсутствие точной оценки кровавых тиранов, по вине которых было уничтожено несколько миллионов, по своему действию на наше сознание сравнимо с невырезанной опухолью больного, но трудоспособного человека. Опухоль все равно отравляет его.
Так и наше общество, не давшее оценку ни Ленину, ни Сталину, отравлено раболепством и страхом. Поэтому мы готовы на безумия, большие и маленькие, как та травля комаров.
Короткая историческая память, двоякость и неоднозначность трактовки удобна для управления страной. Несомненно, история неоднозначна и во многом противоречива. Но в данном случае немецкая однозначность позиции была бы всем нам хорошей прививкой трезвости. Прививкой против страха и чувства собственного ничтожества.
Полезна была бы эта прививка и для власти. Прививка против бесправия и вседозволенности.
