Недавно в одном из крупных столичных книжных магазинов мне попалась на глаза полка с лаконичной надписью «Евреи».
На ней в случайном порядке были расставлены книги по истории древней Палестины, трактаты о жидомасонском заговоре, воспоминания уцелевших жертв Холокоста и памфлеты историков-«ревизионистов», доказывавших, что Холокоста не было, русскоязычные публикации из Израиля и большое число книжек, которые я бы отнес к категории «практическое руководство по организации погрома». Короче, российская версия политкорректности, при которой не делается никакой разницы между фашизмом и антифашизмом, мультикультурализмом и национализмом, толерантностью и мракобесием.
Надо сказать, что издание ультраправой литературы в современной России — дело, не то, что бы прибыльное, но надежное. Ее не читают массово, но покупают регулярно. Один знакомый издатель объяснял мне свою редакционную политику тем, что «черносотенцы это, конечно, не массовая аудитория, но они регулярно покупают «свои» книги». Это как очередная рюмка для алкоголика. Непременно нужно повторить. Алкоголики, кстати, выпивают за раз не так уж много. Важна частота и повторяемость процесса.
Люди формируют собственные библиотеки, заполняя их различными версиями «теории заговора», обсуждая тонкости поведения «мировой закулисы» и смакуя особенно удачные аргументы расовой теории.
На фоне общего падения тиражей сложился стабильный рынок фашистской литературы, который не растет, но и не сокращается. Эти книги попадают и в солидные магазины, и на уличные лотки, где всегда находятся энтузиасты, готовые подобным добром торговать.
Дело, однако, не только в текстах, более или менее открыто проповедующих нацизм в той или иной форме. Подобные книги остаются все же маргинальными на книжном рынке, точно так же, как и наци-скины и другие подобные группы остаются на обочине общественной жизни даже тогда, когда не замечать их становится уже невозможно. Между тем полки книжных магазинов завалены литературой куда более респектабельной, но великолепно вписывающейся в общий контекст фашистского «дискурса». В конце концов, и литература Третьего Рейха состояла не только из трудов Гитлера и Геббельса. Программные идеологические тексты дополнялись массой произведений, не обязательно повторяющих все национал-социалистические лозунги, однако создающих общую культурную атмосферу, в которой именно такие лозунги успешно воспринимаются.
Как раз такой литературой полны сегодня наши книжные магазины. Многочисленные труды по истории родной страны, не имеющие ничего общего с исследованием или описанием прошлого, бесконечные повести о заговорах против России, авторы которых путаются во всем, включая то, чей и какой заговор они описывают, но, тем не менее, свято убежденных, что заговор составляет основное содержание общественной жизни, книги представляющие международные события как череду интриг, которые весь мир плетет против нашей страны, мистические рассуждения о «духе народа» и его арийском происхождении. Многие книги красиво изданы и богато иллюстрированы. Они украшены изящно нарисованными изображениями двуглавых орлов, корон и прочих имперских символов, радуют покупателя хорошей бумагой и четкой печатью. Напротив, другие книги изданы дешево и просто, без изысков, зато и стоят недорого.
В общем, литература на любой вкус, но с однотипным идейным содержанием. И неважно, что концепции авторов постоянно противоречат друг другу, да и авторы сами себе на каждом шагу противоречат. Время создания единой и непротиворечивой доктрины еще не пришло. Да и сильна пропаганда не логикой, а эффектом повторения. Многократно, на разные лады повторенные тезисы начинают застревать в общественном сознании даже в том случае, если они не обоснованы логически-убедительным образом.
Россия в этой литературе, как и Германия в националистических текстах времен Веймарской республики, предстает одновременно и в качестве «героической страны» и «страны-жертвы». Причем героизм подается как некая родовая, естественная характеристика, которая не имеет конкретных причин и условий, а лишь иллюстрируется конкретными примерами. Точно так же и в роли жертвы страна выступает постоянно, непрерывно, без каких-либо причин и условий. Внутренний мир — пространство самодостаточного геройства, не нуждающегося даже в поводе. Внешний мир — пространство враждебных интриг и заговоров, не нуждающихся даже в причине. Враждебность внешнего мира воспринимается просто как закон природы, согласно которому «другой», «чужой», «иностранный» или «инородный» уже враг по определению.
В таком обществе нет внутреннего конфликта, а есть лишь внешняя угроза. А всякий внутренний конфликт — не более чем попытка внешних сил «расколоть» или «размягчить» общество. Внешний мир тоже лишен каких-либо внятных социальных различий, если не считать того, что он предстает перед нами в облике многообразного «зла». Кстати, добра в этой картине мира нет вообще. Защита своего «пространства», своих интересов и борьба с внешним врагом предполагаются не потому, что мы собираемся нести миру или самим себе какое-то «добро», а просто потому, что это «свое».
Трудно представить себе подобную литературу, тем более в столь массовых количествах, лежащей на прилавках книжных магазинов сегодняшнего Берлина или Лондона. Из чего отнюдь не следует, будто английские или немецкие издатели публикуют исключительно глубокие и проникнутые ценностями демократии книги. Но «порог терпимости» в Западной Европе по отношению к подобного рода текстам гораздо выше. Такое публиковать неприлично, даже если есть шанс это продать. Крупное издательство будет заботиться о своей репутации, серьезный книжный магазин не захочет опускаться до уровня лавки, торгующей нацистскими брошюрами. В нашей стране нет никаких критериев, на основании которых подобные вопросы могли быть хотя бы поставлены. Просто бизнес.
Отсутствие нравственных критериев характерно не столько для книжного бизнеса, сколько для бизнеса вообще. Если среди буржуазии нет понятий о приличиях, то почему издатели и владельцы книжных магазинов должны быть исключением?
Вернее, этого, конечно, хотелось бы, но трезвый взгляд на вещи позволяет понять утопичность подобного пожелания.
Отсутствие ограничений естественным образом порождено общей моральной атмосферой, в которой деньги превратились в самостоятельную ценность, но не могут быть обожествлены открыто. Как следствие, карьеризм, корысть и жадность прикрываются другими, более общими и яркими лозунгами, которые предположительно получат позитивный резонанс в обществе. Беда в том, что «идеология прикрытия» то и дело оказывается даже хуже, чем сама культура наживы. В конце концов, если стремление присвоить общественные деньги надо прикрывать агрессивно-националистическими лозунгами, то, пожалуй, для всех было бы лучше, если бы воровали просто так, без лозунгов.
Первая волна воровства была освящена идеологией либерализма, благодаря чему всякий нормальный человек, услышав рассуждения про либеральные идеи, начинает инстинктивно проверять на месте ли его бумажник. Крах либерализма вызвал необходимость заменить его чем-то новым, и национализм в различных формах стал этой заменой. Вопрос в том, насколько эффективна подобная замена, остается открытым. Рано или поздно любая идеологическая абстракция начинает терять привлекательность. Тогда может возникнуть потребность найти нечто еще более сильнодействующее. Для эволюции националистических идей в фашистские уже почти все готово (включая и экономический кризис). Однако есть проблема, которая остается нерешенной, а потому и оставляет достаточно большие основания для надежды. Фашизм это не просто идеология. Фашизм требует действия. И он не может, становясь господствующей системой, выступать просто в скромной роли идейного оправдания для мелкого воровства. Он нуждается в крупных грабежах и погромах, масштабных катастрофах и впечатляющих потрясениях. Ни чиновники, ни корпоративные элиты, ни даже псевдоинтеллектуалы, сочиняющие книжки о заговорах, к этому пока не готовы.
Все это пока не более чем литературная игра.
Только надо помнить, что некоторые игры очень плохо заканчиваются. Особенно, если играют со спичками, а рядом подвернулся пороховой погреб.
