ЕГЭ и большевики: обрыв традиции

Некогда, в числе прочих забот у меня была 1/8 ставки преподавателя в одном из именитых управленческих вузов столицы. Читал «Основы коммуникаций в инновационной деятельности». Собственная междисциплинарная разработка, пара изданных книг, хороший, интересный авторский курс. Да к тому же лектор — не академист-начетник, а практик, из реального бизнеса, что обычно ценится. Деньги абсолютно копеечные. Впрочем, был ангажемент читать этот курс и в бизнес-школе того же вуза (типа МВА) — там уже платили более-менее ощутимо. Но главное, конечно, — энергообмен со студентами. В ходе анкетирований (а сейчас преподавателей оценивают) студенты отзывались хорошо, кафедра была довольна.

И тут наступила болонская система.

На вуз обрушился какой-то очередной этап соответствующей реформы. Двухуровневая система дипломов (бакалавриат-магистратура) — это только верхушка айсберга, которая отдельно от самого айсберга заплыла в наши стоячие воды давно. А теперь вот подтянулись какие-то глобальные изменения в организации учебного процесса.

Суть нововведений я не смог вызнать даже у методиста кафедры. Там что-то было связано со свободным решением студентов, какие курсы им выбирать, лишь бы набрать должное количество выслушанных часов определенного профиля. Хитрым образом раздробились виды занятий: кроме привычных лекций и семинаров появились еще какие-то формы, которые надо было причудливо переплести во времени с контрольными отметками.

С расписанием мучались долго, но так и не склеили в понятную логику, на которую можно было бы положить содержание курса и мое время. Кафедра, по профилю, кстати, связанная с логистикой и управлением, не справилась с администрированием учебного процесса по новым требованиям. Я старался удержаться, вписаться, но, в конце концов, пришлось бросить, ибо и так ездить было далеко и неудобно, а мне еще надо основную работу работать. По этой же причине отпали еще несколько «приходящих» преподавателей-практиков. В полной растерянности был и кадровый состав факультета, несколько старых профессоров тоже уволились — на пенсию.

Оправились ли оставшиеся от культурного шока — не знаю, не наведывался. Но слом, кажется, произошел успешно. В том смысле, что был-таки осуществлен. Прежняя налаженная традиция трансляции знаний была прервана. Внедрилась, видимо, какая-то новая.

Протечка мозга и Global Russians

Что любопытно: формально вроде бы произошел глобальный отказ не от содержания знаний, а от их учебной упаковки. Зачем, почему — ищите ответ в Болонской декларации.

Ищем. «Википедия» (да простят меня Дидро с Д`Аламбером) пишет, что «Болонский процесс — процесс сближения и гармонизации систем образования стран Европы с целью создания единого европейского пространства высшего образования». Ну а что, логично. Европейские страны создают единое экономическое, политическое, гражданское пространства — неплохо и образовательные стандарты унифицировать.

Хотя, говорят, и у них там есть противники. Как против унификации, так и против тех стандартов, которые кладутся в основу унификации. Но это их проблемы. По замыслу вполне себе оправданно — строят общий европейский дом.

Читаем положения Болонской декларации от 1999 года. Среди основных целей — принятие системы сопоставимых документов о высшем образовании, переход к двухуровневой системе (бакалавр, магистр), внедрение европейской системы зачетных единиц трудоемкости дисциплин (European Credit Transfer System — ECTS) в качестве средства, способствующего академической мобильности студентов… Ну, многое логично, — с точки зрения унификации. В России, правда, бакалавров считают недоучками, и непонятно, как им трудоустраиваться. Но, наверное, это вопрос времени: рынок труда обвыкнется, что люди с уровнем знаний лаборанта, — это тоже специалисты с высшим образованием.

А вот с академической мобильностью студентов интересно. В положениях Болонской декларации идея мобильности звучит еще не раз, но уже в другом значении. Например: «содействие мобильности путем преодоления препятствий эффективному осуществлению свободного передвижения». Ну да, одинаково обученные люди становятся гражданами мира. Ну, или хотя бы Европы. Для целей Европейского союза это тоже логично и даже жизненно необходимо.

Теперь эта цель переносится и в Россию. Зачем российским властям мобильность мозгов, если Россия формально не в Европейском союзе и насущных потребностей политической и экономической унификации вроде бы нет? Что такое хочет сделать с будущими специалистами российская власть? Усиленно их экспортировать и облегчить им суровый период адаптации на зарубежных рынках труда?

Чем-то это напоминает идею Global Russians, вздымаемую на щит журнала «Сноб» передовыми отрядами новорожденной российской аристократии. Global Russians, как гласит их манифест, — это такие русские, которые свободно чувствуют себя в любой стране мира, могут там жить и работать. Оборотная и, видимо, честная сторона медали, трактует идею Global Russians чуть-чуть по-другому — как «русские без России». Нация (культура) без государства. В свете демографических прогнозов идея возникла с небольшим опережением, но все же своевременно — это идеологический плацдарм будущих остатков русской культуры, последний выдох российской почвы. Те, кто могут и все понимают, уже готовятся. Процесс обретения евреями государственности, только с точностью до наоборот.

Обвинять чиновников от образования в намеренном выращивании безродного космополитизма или реализации программы ускоренной утечки мозгов — слишком эстетично. Скорее всего, Болонский процесс, как и любая административная реформа, является лишь добротным чиновным инвестпроектом.

Здесь можно было бы еще поговорить о достоинствах советского образования и фундаментальной науки, которые успешно конкурировали с передовыми западными системами воспроизводства знаний, а после 91-го и успешно в них интегрировались безо всяких Болонских процессов… но совсем сочтут конспирологом и ретроградом. А еще рано, еще не конец статьи.

«А» и «Б»… Что осталось на трубе?

Высшим образованием инвестиционно-реформаторский пыл образовательных чиновников, конечно, не ограничивается. Аналогичные по масштабу процессы идут в среднем образовании. Перевод школьной экзаменации на систему ЕГЭ — тема, бурно обсуждаемая, и затрагивает все население. Одна из целей, очевидно, благая — уровнять толковых выпускников из глубинки со сверстниками из больших городов при поступлении в вуз. Сама по себе идея вроде бы позволяет рафинировать знания, установить правильный знаниевый отбор. Кстати, может сработать.

Другая цель — снизить уровень коррупции при поступлении. Объективного анализа по этой теме нет и, наверное, не предвидится. Злые языки судачат об удивительно высоких результатах тестов по русскому языку в национальных республиках. Но это все временные явления переходного периода. Авось, наладится.

Куда более значимо изменение подхода к оценке знаний — замена открытого вопроса перечнем готовых ответов. Это не только на выпускных экзаменах. Тесты с конечным набором ответов на выбор как доминирующая система проверки знаний применяются и на «пробных ЕГЭ» чуть ли не после каждого года обучения, а то и после каждой четверти.

Пространство размышления и поиска, живого конструирования верного решения заменяется выбором существующего, записанного тут же, возле задания, правильного ответа. Звучит высокопарно, но это две абсолютно противоположные знаниевые культуры. Можно еще интересно порассуждать о том, к какому типу культуры, в конце концов, ведет (и приведет) новая тестовая методика оценки. И что делать человеку, который привык видеть возле задания среди ответов гарантированно правильный, а ему вдруг попадается открытая задача из области воспеваемой инновационной экономики… Но это уже слишком много философии. Это все потом проявится. А сейчас: зачем, почему? Чем были плохи открытые рассуждения?..

Безусловно, корпус школьных знаний был заидеологизирован и требовал содержательных перемен. Которые в последние два десятилетия происходили, иногда со скандалами. Но глобальная реформа передачи знаний почему-то оказалась связана именно с формальными аспектами — со способами упаковки, трансляции, оценки.

Буква — оружие пролетариата

Были ли в истории России сломы формальных способов передачи знаний, сопоставимые по масштабу с Болонским процессом и ЕГЭ?

А были!

10 октября 1918 года вышел декрет Совнаркома «О введении новой орфографии». Реформа проводилась жестко и кардинально. Хотя формально новояз вводился только для официальных текстов, большевики зачем-то сразу стали изымать устаревшие литеры из еще существовавших тогда частных типографий. Переход на новую орфографию был произведен с чудовищной по историческим меркам скоростью.

Справедливости ради надо отметить, что основы реформы были подготовлены еще в начале XX века именитым русским грамматистом Шахматовым. (Ему потом за это досталось примерно так же, как Ницше, идеи которого подхватили фашисты.) Старая орфография уже не соответствовала принципу фонетической записи и требовала реформ, вокруг которых было сломано немало филологических копий. И начали реформу тоже другие, первые революционеры — Временное правительство в конце мая 1917 года. Не только русский язык, но и само время требовало новых веяний. Однако первые реформаторские указы были аккуратными — Временное правительство ввело основы новой орфографии только для изучения в школе. Чтобы постепенно, без травм и потери смысла.

А вот большевики воспользовались орфографической реформой куда эффективнее, чем пролетариат булыжником. Меньше чем за поколение от народа был отсечен абсолютно весь предыдущий пласт национальной культуры, знаний, образовательных традиций. Уже в конце 20-х годов неподготовленному молодому человеку (а тем более задорному комсомольцу) читать вредные дореформенные (то есть дореволюционные) тексты было куда как натужно.

Казалось бы, отказались от нескольких букв и правил — что тут такого? Но нет — изменился культурный код нации, прервалась вековая традиция записи и передачи знаний. Помимо прямого заградительного значения (отсечь дореволюционные знания) реформа дала и очень тонкие фильтры. Скажем, можно было переводить на новояз полезных писателей прошлого и не переводить вредных. И даже старые книги жечь не надо — сами стали нечитабельными. Так в школьной литературе появились, например, писатели и поэты вроде Чернышевского и Огарева. И не появились… а кто же не появился? А мы и не знаем. Вообще, напрочь! Мы же тоже приобщены к письменной традиции родной культуры через фильтр большевистской реформы. Я вот вроде почти что образованный человек, а с ходу могу припомнить только блестящего философа и государствоведа Б. Н. Чичерина — угораздило читать старорежимные книжки в спецхранах. Не знаю, как сейчас, но прежде его тексты на современном языке были недоступны, не «переводились».

А теперь уже, вроде как и без нужды обращаться к дореформенных текстам и знаниям, все они отсечены и не нужны. Все оказалось просто и куда эффективнее ОРТ. Просто поменяли упаковку знаний.

У большевиков был рациональный, обоснованный, и по-своему гениальный замысел. Блестящий эксперимент полностью удался, была создана и поныне здравствует новая формация — советский человек.

А чего хотят образовательные чиновники, реализуя сопоставимые по масштабу и последствиям проекты, кардинально меняющие систему трансляции знаний? Ведь там даже единого злокозненного замысла не заподозришь.

Или заподозришь?

ОПРОС: Нужно ли отменить ЕГЭ?