На одной из петербургских помоек найден неизвестный блокадный дневник. Его автор – Ангелина Крупнова-Шамова – писала о жизни своей семьи, о блокадном быте, о гибели двоих детей, о спасении оставшихся, обо всех подробностях, из которых состоял блокадный быт.
Петербургской «Новой газете» удалось разыскать родных Ангелины Крупновой-Шамовой, блокадный дневник которой был представлен в пресс-клубе «Зеленая лампа».
Эта рукопись лежала на краю мусорного бачка в Приморском районе, где ее и нашел пожилой человек, за 80 лет, сам блокадник, – и не смог пройти мимо. Унес домой, прочел, показал своему другу, ровеснику. Эти двое пожилых людей решили, что рукопись не должна пропасть. История похожа на детектив, – говорит главный редактор петербургской «Новой газеты» Валерий Берестов:
– Трудно вначале сразу поверить в подлинность дневника. Не все редакции сразу же отнеслись к нему с доверием. Но, прочитав этот дневник, мы поняли, что придумать такое невозможно. Дневник полон правдивости, он полон тем, что, может быть, отличает его от других блокадных дневников, – полон жизнеутверждающего пафоса. Его писала женщина, к тому времени мать четырех детей, двое из которых не пережили блокаду. Всего у нее в течение жизни было 10 детей. И вот история семьи, прошедшей блокаду вопреки всему, без трагического надрыва и без ложного пафоса, – все это на страницах дневника чувствовалось. Мы как-то сразу поверили в то, что дневник настоящий, подлинный и нашли родственников автора дневника, что еще раз подтвердило его подлинность. Оказалось, что они, конечно, не причастны к этому вандализму, дневник оказался на свалке благодаря пока неизвестным «героям». Но, думаю, мы не будем искать этих людей.
О том, как дневник был потерян, говорит дочь Ангелины Крупновой-Шамовой Ангелина Шамова-Романова:
– Моя младшая сестра Анна решила на 55-летие Победы опубликовать дневник в газете «Вечерний Ленинград». Она его туда отослала по почте, но никаких откликов из газеты мы не получали. Дело в том, что папа с мамой уехали в Таджикистан на 6-7 лет, а мы как-то… не то что забыли, мы ждали, но съездить в газету не было времени ни у кого, видимо. Мы ждали, что нам напишут, свяжутся как-то.
Знаком с удивительной рукописью и зять Ангелины Ефремовны, муж ее дочери Надежды, Леонид Витушкин:
– Мы видели записи Ангелины Ефремовны на отдельных листках, а ее внук Костя даже видел пачку всю, перетянутую резинкой. То есть, у нее была основа записей, которые, по-видимому, были сделаны именно в блокаду, а лет 12 назад мы просили ее начать писать мемуары на базе того, что она помнит и что у нее записано. Насколько я понимаю, во-первых, она хотела, чтобы опубликовали. Во-вторых, у нее была слабая надежда, что, может быть, кто-то это прочитает и, может быть, ей пенсию увеличат. У нее была мизерная пенсия, потому что какие-то документы сгорели. Поэтому, возможно, она сделала несколько копий сама, лично.
Из дневника Ангелины Крупновой-Шамовой.
«Записываю, руки стынут. … Я шла по льду наискосок от Университета к Адмиралтейству по Неве. Утро было солнечное, морозное – стояли вмерзшие в лед баржа и катер… На приеме у врача разделась, он ткнул меня в грудь, спрашивает: «Что это?» – «Буду в четвертый раз матерью». Он схватился за голову и выбежал. Вошли сразу три врача – оказывается, беременным нельзя сдавать кровь – карточку донора зачеркнули. Меня не покормили, выгнали, а я должна была получить справку на февраль 1942 года, на рабочую карточку и паек (2 батона, 900 грамм мяса, 2 килограмма крупы), если бы у меня взяли кровь… Шла обратно медленно-медленно, а дома ждали трое детей: Милетта, Кронид и Костя. А мужа взяли в саперы… Получу за февраль иждивенческую карточку, а это – 120 грамм хлеба в день. Смерть… Когда на лед взошла, увидела справа под мостом гору замерзших людей – кто лежал, кто сидел, а мальчик лет десяти, как живой, припал головкой к одному из мертвецов. И мне так хотелось пойти лечь с ними. Даже свернула было с тропы, но вспомнила: дома трое лежат на одной полутораспальной кровати, а я раскисла, – и пошла домой».
Это был отрывок из «Блокадного дневника». Бабушка была верующая, из семьи баптистов, – говорит ее внучка Романа:
– Она всегда верила, но она конкретно имен не называла. Она всегда говорила: «Спасибо большое за то, что мой муж живой». Когда я была маленькая, бабушка всегда эти блокадные истории пересказывала и всегда повторяла: «Какое счастье, что все моим дети живы», – ну, кто остался, и что муж живой. Всегда говорила: «Я молюсь за тебя».
Двое детей – 8-летняя Милетта и 3-месячный Федор – умерли в блокаду, осталось двое, потом родились еще шесть. Наверное, силы Ангелине Ефремовне придавала любовь к мужу, который, по счастью, пришел с фронта живой. Жаль, сама она не дожила до публикации своих дневников – в блокаде людского равнодушия тоже выживших чудом и заботой других, неравнодушных людей.
