Часть I Предыстория
Если серьезный поэт у нас, то со стародавних времен он почему-то — больше чем поэт. Если воровство – то это уже больше чем воровство, а как показывают последние события – скорее политика или иначе – идеология. Вот так же и охота, учитывая хоровод вокруг нее на протяжение, уже ряда лет – это больше чем охота.
То есть охота теперь у нас это не тогда когда взял, обулся в болотники, забросил за плечо старую бывалую двустволку, застегнул на поясе тертый-перетертый патронташ с пятеркой да и пошел, любуясь окрестными пейзажами искать свою удачу, дыша глубоко, и улыбаясь широко. Причем пошел на все четыре стороны – хочешь на пруд, хочешь на озеро, хочешь на речку, а нет так и на болото…
Но извините за выражение — шиш вам. Почти у всего этого теперь ”хозяева” объявились, куда ни плюнь — туда не ходи, сюда не ходи… бредятина до того дошла что в пределах даже одного и того же охотхозяйства в микроскопические егерские обходы заставляют отдельные путевки, совсем не дешевые брать. Везде свои порядки, свои законы и конечно свои понты. Теперь оказывается охота у нас занятие модное, статусное, а потому соответственно и дорогое.
И государственные идеологи той самой идеологии всякий раз убеждают нас, что плохо у нас не только со всем остальным, но и с дичью да рыбой и как раз по этому, а не почему-то еще — так у нас и надо, так и правильно. Ну да ладно – даже поганые идеологии не вечны. Бывает-случается, их как гнилой болотный туман простым свежим ветром сдувает, а на худой конец и ураганом…
Вышел тут недавно на одном охотничьем сайте спор не спор, перепалка не перепалка, а так полемика, скорее,как раз по заданной теме — насчет русских охотничьих традиций и атрибутики настоящих охотников. От участников-полемистов пошли мнения и доводы, случаи да эпизоды. Как водится, обратились к нашей богатой классической охотничьей литературе. В завершающей части, подтверждая страстность натур, некоторые спорщики незаметно перешли на личности, в формате – дурак – сам дурак – от дурака и слышу. Ну да собственно, такое окончание споров по любому поводу у людей горячих – дело обычное. Не в том суть.
Пообщались мы, да и ладно, но вот осталось у меня после всего этого некое послевкусие и недосказанность какая-то, что ли образовалась. Не выходили из головы и доводы охотников, по сути те же что были еще лет сто назад описаны русскими классиками от охоты.
Для одних это ружья высокого разбора от английских, в крайнем случае, немецких мастеров и легавые оттуда же. Для других смычек гончих в сочетании со сворой борзых. Для третьих что-то скорее связанное с памятью детства, молодостью и каким-нибудь старым ружьем, а для иных это дружная охотничья компания, обязательно в полном составе собирающаяся в заветных местах, раз за разом на очередное открытие сезона…
Как-то привык уже в любом споре подкреплять свои доводы и аргументы примерами. Причем примерами не обязательно своими. И не, потому что их мало, и не, потому даже что, как говорят — на чужих примерах учатся умные люди. У меня-то как раз все больше учеба на своих собственных примерах шла, а потому что моя память какое-то странное свойство имеет – самые наглядные вещи сохранять. И потому еще может быть, что, многие мои примеры, пожалуй, не особо характерны будут, а стало быть, наверное — и не вполне объективны.
Словом еще толком и не напряг память по поводу поднятой темы как из каких-то дальних ее уголков, выплыл, словно на лодочке по лунной дорожке ночного озера один давний уже, эпизод имевший место как раз на озере, поздней осенью лет двадцать тому назад. Может быть, он и сформировал на подсознательном уровне мое понимание настоящего охотника и ощущение настоящей охоты. И вот память крутит назад неумолимый счетчик времени, перескакивая через двадцать прожитых лет. И вот мы двадцатилетние снова в начале девяностых, по мне не столько лихих, сколько сумбурных.
Соотечественники, родившиеся в середине семидесятых и позже — едва ли помнят и в состояние осмыслить те времена. Они в то время учились в школе и как любые юнцы, прилежно или не очень решали задачки и писали диктанты, беззаботно гоняли мяч, веселились, не обращая особого внимания на серую окружающую действительность.
Жили, не замечая трудностей родителей, не вникая в душевное состояние, выживающих и приспосабливающихся к надломленной системе родных людей. Скорее в радость, словно внеочередными парадами поколением теперешних тридцати-сорока летних соотечественников воспринимались время от времени появляющиеся тогда в Москве танки и бронемашины.
В те времена очередей почти за любой жратвой вплоть до хлеба, талонов на водку и сахар, тотального дефицита, много чего не было и много чего не хватало. Но не было тогда в России и того, что буйным цветом разрослось теперь – после начала 2000-х. Не было повсеместно демонстрируемого пафосного барства, не было презрения коммерческо-чиновничьей”элиты” купающейся в роскоши по отношению к простому, трудовому люду, к жителям сел и деревень, к служивым людям начиная от солдат и заканчивая старшими офицерами, к старикам, толкающимся в очередях на оплату ”коммунальных” услуг.
Не было тогда еще видно и результатов многолетнего глумления над великой армией, великой страны. Не было снесенных начисто, по всей стране парковых сосняков, ельников и кедрачей, не было заросших бредняком и сорным лесом миллионов гектар пахотных земель…Много чего тогда еще не было.
В то время учился повествователь на инженерном факультете одного из московских институтов. Впрочем, учился – это, пожалуй, будет сильновато сказано. Ближе к концу 80-х, по моим настоятельным требованиям отец за 400 советских рублей купил дом в почти заброшенной деревеньке затерянной среди лесистых холмов Вышневолоцкой глухомани, что находиться на 350 километров северо-западнее Москвы.
Годов с 70-х отец частенько ездил туда на охоту с сослуживцем – уроженцем тех мест. И вот как-то на свою голову взял он с собой и меня лет в четырнадцать. Места тамошние мне сразу полюбились. Парковые боры, лесные озера, изобилие дичи, ширь и простор… Повсеместно по борам встречались небольшие курганы – остатки какого-то очередного древнего нашествия на Русь.
Егерь Николай Павлов (справа). Фото автора
Как-то само собой получилось, что близко сошлись мы и с местным егерем Николаем Васильевичем Павловым — пожилым умудренным опытом, на вид строгим, но простым и душевным человеком.
Вот там, будучи юношей”болезненным” я в основном и учился, выздоравливая недели за три до очередной сессии. Сессии раз за разом, каким-то чудом, хоть и с опозданиями, но сдавались на глазах у изумленных сокурсников и не менее изумленных преподавателей с моей кафедры. Там в лесах незаметно миновало лихолетье конца 80-х и первой половины 90-х, прошлого уже века.
В процессе такой учебы, в обязательном порядке, раз в два-три месяца выбирался день ”Ч”. В этот день институт полностью задвигалася, и учебный день посвящался объезду охотничьих магазинов в центре Москвы. Патроны я тогда использовал исключительно самодельные и лишь изредка, что-либо докупал снаряженное. Стрелял тогда много так, что периодически приходилось пополнять запасы пороха, пыжей, дроби и пуль, капсюлей, гильз и прочего припаса.
Частенько ко мне прибивался и мой институтский товарищ, заядлый рыбак Макс, которого я уже с первого курса сманил в охотники. В охотничьих магазинах в те непростые времена не было никакого изобилия. Где-то с месячным опозданием, появлялась дробь. Куда-то подкинули пыжи и гильзы. А в другом месте, глядишь, продавался долгожданный порох. Так и крутились от Красных ворот до Лубянки, потом на Неглинку, а уж напоследок, как финальная точка — старый Арбат.
Все эти магазины были хорошо известны тогда Московским охотникам. Случались и очереди за чем-то особенно дефицитным. Бывало, стояли и за ружьями подвоза, которых, в конце восьмидесятых, ждали месяцами. Пока стояли в этих очередях и толкались возле магазинов, ожидая конца обеденного перерыва, почти всегда возникали традиционные разговоры о сезонах, местах, дичи, собаках и прочей атрибутике охоты. Кто-то рассказывал истории, кто-то обсуждал литературу, кто-то спорил, активно жестикулируя.
Словом витал тогда, несмотря на непростые времена, дух радушия и доброжелательности среди охотничьей братии. Никто не сетовал как теперь на стремительное сокращение доступных угодий и не сокрушался о росте цен на любимое занятие, которые повсеместно лепят теперь узаконенные властью барыги от охоты.
В случае покупки ружья обязательно подходили люди к сияющему от счастья покупателю, собирающему и крутящему в руках свое будущее ружье. Кто просто поглазеть, а кто по опытней, и подсказать что, посоветовать: – Тут планка поведена, тут кольца кривые, а тут царапина на прикладе либо цевье. Посмотри еще – не торопись! – говорил какой-нибудь пожилой мужичок, вызывая одновременно и уважение, и расстройство у новоиспеченного охотника, а так же тихое или громкое негодование, стоящих позади привереды…
Трудно себе это представить сейчас. Можно лишь вообразить каким взглядом посмотрит будущий обладатель Блейзера или Хейма на просьбу незнакомого человека, прикинуть к плечу дорогую игрушку…
Да простит меня читатель за лирическое отступление, посвященное духу описываемого времени. По моему мнению, без этого отступления, многим, пожалуй, было бы непонятно и дальнейшее.
Часть II Сама история
М.В. Бурдину
Как то мигом, пролетело лето
Чередой не частых, теплых дней,
Близятся холодные рассветы
Золотистой осени моей…
Скоро, скоро уже те зори!
Где шумя камышом на заре,
Перелеты с тобой мы искали,
На холодной осенней воде….
Вот и наступило позднее утро, одного из холодных дней конца октября, когда мы с институтским товарищем хоть и с явным опозданием, но решились таки, попытаться перехватить северянку на живописном лесном озере, расположенном на огромных лесисто-болотистых просторах, под Вышним-Волочком. Не так далеко от тех мест недавно был куплен деревенский дом, но большой воды и хорошего пролета среди лесов с заболоченными ручьями и небольшими озерками, не было. А на Шитовком озере иной год северной утки набивалась уйма.
Воспоминания о сотенных стаях чернети, о то и дело подсаживающихся к чучелам нырках не давали покоя. Что-то тогда не дало нам возможности выехать до середины октября, может учеба, может и еще что, теперь уже не помню.
Осенняя охота с чучелами на Углическом водохранилище (середина 90-х). Фото автора
Но вот все согласовано. Встреча на Ленинградском вокзале, небольшая очередь в кассу и наделенные двумя копеечными билетами в сидячий вагон, мы уже тащим свои тяжелые рюкзаки на перрон. Не знаю, чем уж там был набит рюкзак у товарища, помимо резиновых утиных чучел, какой-то не хитрой снеди и патронов, но большую часть моего занимал …обогреватель! Да, да именно новенький электрический, с параболическим отражателем — обогреватель. Приобретен он был в самый последний момент по наказу егеря Новикова, который был дан по телефону.
– Утка еще есть. Мелькает и гусь. Но если поедете, берите легкий обогреватель. Иначе в моих летних домиках – околеете!
Питерский или Мурманский состав уже подан. Ищем свой вагон. Вот и он. Тяжелые рюкзаки валятся под ноги, на светло серый, высушенный ночным морозцем асфальт перрона. Теперь можно перевести дух. Было расстегнутые, от спешной ходьбы армейские бушлаты быстро запахиваются и еще поднимаются воротники.
Ветерок-с то, однако, ледяной. Предзимний холодный воздух густо пропитан таким знакомым, любому бродяге запахом вокзала, шпал, угольным дымком из вагонных печек. По небу плывут седые не очень приветливые облака, однако туч, слава богу, не видать. Мы озадаченно переглядываемся, но сомненья прочь,”перекуру” ( не курящих ) конец, — в вагон!
Рюкзаки с ружьями спрятаны под сиденье. Бушлаты долой. Теперь можно и расслабиться. Попутчиков у нас мало. Поезд заштатный, дневной, вагон сидячий – это когда в плацкарте нет мест на билетах. Наши соседи всевозможные дедули и бабули, тетки да пожилые мужики из маленьких городков и поселков Калининской, Новгородской или Ленинградской областей. А может, кто и в Карелию едет в общем вагоне – не от хорошей, конечно же, жизни.
За разговорами, поезд плавно трогается, медленно плывут мимо пакгаузы, какие-то кирпичные ангары, гаражи, заборы. Но вот подъездные пути сужаются, состав набирает ход, и мимо начинают мелькать серые коробки домов, северных районов Москвы, а затем и не большие домишки подмосковных поселков. Проводница безразлично предлагает сходить за чаем, кое — как проверяет билеты и удаляется. Впереди чуть больше пяти часов мерного перестука колес и мы окажемся в совершенно другом мире, в небольшом уютном городке между Питером и Москвой – Вышнем-Волочке.
В этом мире, никто никуда не спешит. Люди спокойно и степенно ходят по своим делам и так же общаются между собой, слегка поокивая на, северный манер. В Волочке мы были часов в пять. Вечернего автобуса на Есеновичи, ждать несколько часов не охота. Все равно потом от большака до базы и озера идти километров с пять уже почти ночью. Поэтому на первом же желтом, битом-перебитом Лиазе подъезжаем к торговым рядам Екатерининской поры.
Это и административный центр, и главный транспортный узел районного городка – места древнего, еще Петровского волока судов, соединявшего северные и южные водные артерии былой Руси. Там же быстро докупается пара банок каких-то рыбных консервов, пара шоколадок, столько же буханок хлеба да несколько бутылок воды.
Все теперь на пригородный автобус № 9 и еще спустя полчаса мы уже выходим. Автобус пойдет налево в небольшой поселок Зеленогорский с ”градообразующим” ферментным заводом, а мы остаемся на обочине ждать попутку. Сколько же раз мною в те времена был пройден этот маршрут, на пути к своему деревенскому дому…
Небо хмурится, чуть потеплело и вроде даже начал накрапывать мелкий дождик. Этого только еще и не хватало. Пейзаж кругом уже почти зимний. Осенний ветер оставил на придорожной аллее из высоких лип и тополей последние клочки желто-пегой листвы. Начинает мало по малу смеркаться. Дорога совершенно пустынна. Но ждать долго нам не приходится. Первый же Камаз, самосвал, с ревом вылетевший из-за поворота с дымом и грохотом тормозит, пролетев нас метров на пятьдесят. Бежим к машине. Водитель уже открыл дверцу, и перекинувшись через боковое сидение с интересом рассматривает нас.
— До Щегры, не подкинете. На охоту едем, на Шитово…
— Садись, охотники! Как то браво кричит средних лет дядька, в замасленной робе и толком не дождавшись пока мы рассядемся, ухватим на коленях свои рюкзаки с ружьями и захлопнем дверцу, делает пару перегазовок и резко рвет с места.
— Думал вы до Есеновичей, иль до Бухолово, а вам-то всего тут километров с пятнадцать, как-то даже немного разочарованно, улыбается добродушный малый.
— Да тут не далеко, но с такими рюкзачками переть, не охота и автобуса ждать тоже!
— Понятно! — закуривая ”приму”, кричит сквозь грохот грузовика летящего по разбитой дороге добродушный малый.
Парковые сосняки Вышневолоцких краев. Фото автора
Почти не разговариваем, то и дело, подлетая на ухабах и сопротивляясь резким торможениям. Рюкзаки болтаются на коленях, ружья в чехлах бьются то об кабину, то об ноги…И вот торможение, не менее резкое чем старт. Макс с ружьем прыгает с высокой подножки на землю, ловит свой рюкзак, потом мой. Перед тем как начать вылезать сую водителю давно мусолимый в руке рубль. Водитель, увидев деньги, машет рукой.
Сквозь рев мотора благодарю его и прыгаю, в след за Максом. Машина резко трогается и все с тем же удаляющимся грохотом уходит за новый поворот дороги. Почти что стемнело. Дождь так и не разошелся, но вечернее небо хмурится, и ветерок дает о себе знать. За обшарпанной полуразрушенной автобусной остановкой, в лес ныряет с обочины, еле заметный проселок. Теперь нам туда.
Первые пару километров идем в сгущающихся потемках, а дальше уже по густой черноте. Твердая дорога к пионерлагерю когда-то давно отсыпаная щебенкой, была теперь вся в ямах залитых водой осенних дождей. Просто необходимого на осенней охоте фонаря, конечно, не оказалось ни у меня ни у товарища. Так что идем на ощупь дабы не улететь вместе с рюкзаком в залитую водой рытвину. Сзади стал мелькать свет фар и вскоре нас догнала машина. Оказалось егерь возвращался из города на своей шестерке и хотя был не пустой предложил нас подвести. Уговаривать нас не пришлось. Кое как втиснулись на заднее сидение со своими рюкзаками и минут через 10 прибыли на базу.
База была приспособленным под охотников и рыбаков бывшим летним пионерлагерем какого-то предприятия. Там имелось с пяток фанерных домиков, дом самого егеря. Стояла клетка с притравочным медведем лет трех, четырех. Из всех домиков только в одном была буржуйка и само собой, он был занят. Но нам – молодцам это нипочем. У нас же обогреватель. Егерь выдал нам по паре шерстяных одеял и весла, что бы на следующий день не будили его ни свет ни заря. Напутствие его было простым:
– Путевок давать не буду. Завтра поплаваете по озеру, там сами решите уезжать или оставаться…
Об отъезде, разумеется, никаких мыслей не было и в помине.
Ночка та надо сказать запомнилась. Не спасли от ночного морозца ни одеяла, ни матрацы, ни вся одежда, напяленная на себя. Обогреватель же поставленный между кроватями слегка пригревал один бок, в то время как другой отчаянно мерз. В общем крутясь и вертясь кое как промучились до затяжного рассвета поздней осени. Встав утром поеживаясь от холода, твердо решили следующую ночь ночевать в лесу у мощного костра, если конечно домик с буржуйкой не освободиться.
Пожевали наскоро всухомятку бутерброды и, захватив весла, пошли на берег. Тропа к берегу озера вела вдоль, покрытого льдом, рукотворного канала. Она представляла из себя, кинутые прямо на мох, аэродромные металлические гофрированные панели. Берег, где стояли, вмерзшие в торфяную жижу, весельные зеленые ”кефали” был оборудован так же.
Вид озера серьезно озадачил нас с Максом. На две трети оно было покрыто прозрачным искрящимся на матовом холодном солнце ледком. Во льдах к противоположному берегу тянулись змеевидные не замерзшие неширокие протоки открытой воды. Осмотр двух километрового почти круглого озера в шестикратный полевой армейский бинокль ничего утешительного не принес.
Вроде где-то под противоположным берегом черными точками маячило несколько небольших утиных косячков. Неподалеку от них виднелась толи пара гусей, толи островок осоки. В этот момент по одной из проток, к берегу толкаясь шестом, подплывал егерь Новиков. Он ездил снимать, в связи приближающимся ледоставом, оставшиеся большие карасевые мережи ( ловушки из капроновой сети ). Кто-то, из нескольких озадаченных, вроде нас, дальнейшими действиями охотников толкающихся у лодок, громко крикнул ему:
– Ген! – Как, ледовая обстановка? Хотя и без бинокля всем было все понятно. На что егерь, долго не думая, капитанским голосом с расстояния метров в двести крикнул, что ледовая обстановка в основном х… ( плохая ). Все дружно расхохотались.
Но дальше было еще смешнее, правда причиной всеобщего веселья как раз и стал автор этих строк, и мне-то как раз было совершенно не до смеха.
Пока егерь медленно подплывал к берегу, рассказывая собравшимся о том, как поймал в камышах живого енота, мы с Максом стали пытаться столкнуть в воду свободную лодку. Стронуть сильно вмерзшую носом в рыхлый берег, ”кефаль” никак не удавалось. Отовсюду пошли советы о методике сталкивания рывком. Я плюнул на все это, развернул болотники, зашел с кормы и, призвав Макса к помощи, стоя спиной к озеру по колено в илистой жиже, дернул, как следует, лодку на себя. Лодка как-то легко вырвалась из ледяного плена и, набирая скорость, благодаря стараниям Макса, сбила меня с ног, заставив плюхнуться в воду и усесться задом на илистое дно. Учитывая нулевую температуру и зимнюю одежду, картина, сидящего в воде по пояс в армейском ватнике и ушанке человека, вызвала очередной взрыв гомерического хохота.
Как раз, подплывший в этот момент к берегу и, чуть не выпавший из лодки от смеха Новиков, отдышавшись, сказал что, мол, ведь можете же если захотите. Самое ужасное, что все, что у меня было теплого, было на мне и промокло, болотники залиты под завязку – в общем, конфуз вышел полнейший.
Пока Макс вытаскивал меня из воды с помощью той же лодки – выслушал все, что я о нем, в связи со всем этим, думаю. От нечего делать, рассмеялся и я. Пришлось вместо ледовой разведки прыгать до обеда в одних чужих подштанниках да выданной рваной телогрейке у костра, постоянно переворачивая и перевешивая все свое шмотье дабы не спалить его. Проходящие мимо этого языческого ритуала свидетели моего приводнения считали для себя необходимым дать очередные ценные указания по методике сушки. Но я уже пришедший мало-помалу в себя начал отшучиваться.
Вечером этого же дня наша с Максом беспечность чуть не стала причиной если не трагедии, то очень серьезных неприятностей. Тогда мы уже в кромешной тьме чуть не вмерзли в лед посередине, начавшего окончательно вставать, озера не имея при себе ни фонарика, ни спичек, чтобы подать сигнал о своем местонахождении и это при том, что у меня был залит один сапог. Все это могло плохо и очень плохо кончиться. А дело было так.
К обеду наконец-то удалось высушить ватник и все остальное барахло. Макс, вернувшийся с озера, подтвердил, что на противоположной стороне болтается несколько стаек чернети и гоголей, а так же сказал, что большую часть льда с середины озера согнало в левый край. Немного посовещавшись и предупредив егеря, решили переплыть озеро и отстоять зорьку. Доплыли до середины, где и выяснилось, что лед унесло далеко не весь. Впереди простирались совершенно прозрачные ледяные поля с немногочисленными участками чистой воды.
Кое-где, в сторону противоположного берега, тянулись еще незамерзшие неширокие протоки с ломаными краями. Видимо там утром прошли лодки, пробивая начавшую образовываться ледяную корку. Конечно, благоразумнее было бы повернуть назад. Но как это сделать, если впереди, метрах в трехстах, на блюдце открытой воды сидит стайка гоголей. Долго не рассусоливая, входим в первый же ведущий в их сторону проход.
Когда лодка уперлась носом в ледяное поле, перекрывающее путь, до берега оставалось метров четыреста. Гоголи снялись и, шумно свистя крыльями, низом утянули под берег. Пришлось становиться ледоколом. Сантиметровый лед довольно легко продавливался носом лодки, но вот весельными лопастями с первого раза пробивался не всегда. К тому же, они были, как обычно, пластмассовыми и могли сломаться в любой момент.
В этом случае даже с одним веслом проделать весь обратный путь было бы весьма проблематично. Но, все же, преодолев несколько таких полей, благополучно высадились на, заросший камышом, противоположный берег. Постепенно начало темнеть. Похолодало. Небо сплошь заволокло свинцовыми, почти черными, зимними облаками. Задул тугой холодный ветер. На озере не было видно ни одной лодки.
Пробираясь по камышовой косе, вдававшейся в озеро, на облюбованную позицию, провалился ногой в промоину, капитально залив сапог. Вот только этого и не хватало! Вылил воду, отжал стельку и шерстяные носки, напихал в сапог сухой травы и надев его, более осторожно пробрался на мыс.
Темнело быстро. Утка почти не летала, стало грустновато и холодновато. Стрельнул пару раз в сторону мелькнувших в потемках утиных силуэтов. Захотелось на базу поближе к свету и относительному теплу. О, лежащих впереди, полутора километрах льда и воды думать как-то не хотелось. От, почти часового, стояния на одном месте начала давать о себе знать промокшая нога. Решение о том, что пора заканчивать всю эту канитель и быстрее сматываться, пришло к нам с Максом почти одновременно.
Отойдя от берега, проплыли метров двести и… уперлись в лед.
Вскоре с ”интересом” обнаружили, что он стал толще и пробивался веслами только с усилием. Лопасти гнулись, и риск сломать их увеличился многократно. В наступающей темноте, контрастная видимость упала метров до тридцати. Темнеющая полоска противоположного берега стала еле различимым силуэтом. Выяснилось, что ни фонарика, ни спичек никто из нас не захватил. Явственно чувствовался легкий мороз, да и ледяной ветер не утихал, а скорее усиливался. Начали военный совет, поеживаясь от холода и невеселых перспектив.
Былая уверенность и оптимизм сменились угрюмым обменом мнениями. Вариантов было всего два и оба плохие.
Первый – продолжить попытки форсировать озеро, рискуя сломать весло и вмерзнуть в еще не держащий человека лед. В таком случае спасением для нас мог бы стать скорее всего только вертолет. Когда и откуда бы он прилетел неизвестно, но точно не ранее середины следующего дня, а нога у меня была мокрой и от неподвижного сидения уже начинала мерзнуть.
Второй – вернуться на моховой берег, покрытый кое-где маленькими кустиками и камышом, но напрочь лишенный деревьев, и попытаться разжечь сухую траву и камыш. Сделать это можно было с помощью выстрела пучком травы или ваты из телогрейки, положенным прямо на порох вместо пыжей и дроби.
Один нож, для того, чтобы надрезать гильзу и вытащить из нее пыжи, слава богу, был. При таком выстреле обычно вылетает тлеющий пучок сухой травы или ваты из бушлата, который можно потом раздуть. Правда перспектива всю ночь таскать к костру камыш, дожидаясь того, что к утру все озеро покроется льдом, была не очень радужной. А дальше что?
Макс предложил вариант пробраться через моховые плавуны и всевозможные протоки, обрамляющее озеро, к болотистому лесу и, добыв дрова, переночевать там. Но я, лучше знавший эти места, возразил, что преодолеть километр этих болот почти не реально даже днем, не то, что ночью – лучше сразу утопиться. И все же, ввиду того, что от берега мы уже отплыли, пришли к компромиссу – попытаться, идя влево вдоль кромки льда навстречу ветру, пробовать обойти ледяные поля, возможно сдвигаемые ветром вправо.
Так постепенно углубились в левую часть ночного озера, попеременно греясь на веслах и часто путая плавно уходящую правее границу льда с простой впадиной, вынуждающей очерчивать ее конфигурацию. Несколько раз пришлось пробиваться через длинные неширокие наледи, преграждающие путь. При их форсировании от напряжения против льда и ветра гнулись не только весельные лопасти, но и сами весла. Предательский треск не прозвучал тогда только чудом. Где-то далеко, далеко замаячил, то появляясь, то исчезая за деревьями огонек на базе. Появилась надежда. Страх исчез. Шла борьба.
Один жмет на веслах, другой на носу командует, всматриваясь как можно дальше, что бы выбрать оптимальное направление, в почти уже кромешной тьме. Потом все наоборот. Так часа через полтора мы перевалили за середину озера ближе к левому берегу. В бок начала бить волна, сменившая рябь. Лед остался где-то справа. Дорога к лагерю была открыта, и огонек базы стал быстро приближаться.
Наше появление на базе около полуночи было встречено егерем и постояльцами со вздохом облегчения. Там начали серьезно волноваться в связи с нашим отсутствием и подумывать о возможности ночных поисков. Я же сказал, что просто задержались на зорьке в надежде хоть чего-нибудь добыть. Такое объяснение было принято. Нам выдали по шкалику водки на брата с нехитрой закуской. Нога моя здорово замерзла, но все в последствии обошлось лишь легким насморком. Оказалось, что кроме нас на эту зорьку в озеро больше никто не выходил, а ночной мороз дотянул до минус восьми.
Выяснилось, что из домика с печуркой вечером съехали два охотника и две койки из четырех оказались свободными. Постояльцы любезно позвали нас в свою крошечную отапливаемую коморку. Чугунная печурка оказалась микроскопической, с крохотной топкой в которую раз в полчаса нужно было подкидывать щепки и небольшие чурбачки. Все это напиливались и накалывалось тут же возле домика из набросанных в кучу старых, сырых от дождей досок.
Надо сказать, что мы с Максом не только подмерзли, но и были чертовски голодны, так как последний раз кое-как перекусили в районе обеда. Мужики без лишних разговоров поставили на печку котелок с чем-то тут же начавшим источать замечательный аромат чего-то тушеного. Мы на радость ребятам достали свою нзешную литровую ”лимонку”. В котелке оказался недавно приготовленный шулюм из добытого на днях гуся с лучком, морковью и цельной картошечкой.
Водка потекла в кружки, а котелок с бесподобной вкуснятиной пошел по кругу. Усталый Макс с одним из ребят быстро завалились спать. Мне же после всего пережитого за день спать как-то не хотелось, так же как и второму охотнику. За заготовкой топлива на ночь и поттопкой печки, потек неспешный охотничий разговор.
Парню этому было тогда, наверное, столько же сколько и мне сейчас, чуть за сорок. Это был среднего роста усатый офицер толи из Москвы, толи из Калинина ( ныне Твери ) Оказалось каждую осень он на недельку уже несколько лет к ряду приезжал на Шитовское к егерю Новикову.
Охоты со слов офицера бывали и очень удачными и почти пустыми, но главное в них было, конечно надышаться остывающим предзимним воздухом, посидеть у костра с Новиковым и собратьям по страсти и еще добыть гуся. Парень ( имени его я уже не помню ) рассказал, что все эти годы с гусем ему фатально не везло. Несколько раз мазал, но в основном вожделенные трофеи облетали его стороной и налетали на товарищей, что только подогревало в нем желание, добыть ценный трофей.
И вот пару дней назад перед начавшимся ледоставом ему наконец посчастливилось взять гусей да еще и двух сразу. Я и теперь отчетливо помню глаза того парня когда он рассказывал, как зарядив нулевку, высиживал без каких бы то ни было надежд на удачу уже давно закончившуюся пустую зорьку возле чучел разбросанных в небольшом заливчике, в устье ручья на противоположной стороне озера.
Как услышал в кромешной тьме подсвеченной луной где-то рядом, над собой вожделенное — Ганг – ганг! Как уловил шипение воды от приводненившихся гусей где-то неподалеку. Как ждал появления вожделенного силуэта на лунной дорожке и как дождался.
— Промах бы я себе тогда не простил ! Взяв из угла ружье, мужик показал, как целился и как стрелял быстрым дуплетом по двум темным силуэтам, пересекавшим лунную дорожку ночного озера. О том, какие чувства он испытал, когда увидел, что один из силуэтов остался на месте, а второй начал описывать циркуляцию и хлопать крыльями, говорили глаза СЧАСТЛИВОГО человека. Я взял посмотреть его ружье. Это была самая обычная тертая перетертая двустволка ИЖ-12 со светлой березовой ложей. Но была и одна особенность. На прикладе ружья ножиком была вырезана аккуратная надпись – ”Люблю охоту” и на цевье были видны две небольшие свежие засечки…
В свою очередь я рассказал о своем первом гусе, добытом лет в пятнадцать несколькими годами раннее, в середине октября неподалеку. Тогда я так же на пустой зорьке с моросящим дождиком стоял в сгущающейся темноте на краю большого камышового залива и отчетливо помню, думал: — Хорошо бы налетел гусь. Через пару минут ( может мысль все же иногда материальна! ) заметил неспешно летящую над серединой залива птицу, начинающую подворачивать на меня. Мгновенное замешательство закончилось твердой уверенностью – Это гусь!
Далекий крик отца с противоположного берега залива – Толя гусь!, наложился на мой дуплет. Никогда неи забуду как гусь после второго выстрела, распластав крылья, вошел в штопор и со всего маха, подняв фонтан брызг, с треском ушел под воду. Помню протяжный крик отца с того берега – Молодец! Отчетливо помню, как гусь вынырнул, и как ни в чем не бывало начал уплывать от меня в сторону островка осоки. Как дрожащие пальцы вытаскивали из патронташа первые попавшиеся патроны и как дореволюционная тулка двадцатка, посылала заряды мелкой дроби в след уходящему ценному трофею.
После пятого или шестого выстрела понял, что еще пара метров и мой ПЕРВЫЙ гусь уйдет сначала в осоку, а затем в камыш и тогда все – хоть ломай ружье об дерево. Выключил панику, собрался с мыслями и вспомнил где лежал патрон с мелкой картечью. Мой последний выстрел прозвучал тогда, когда гусь заплывал в осоку уже метров за пятьдесят. После этого над травой поднялось и опустилось его крыло.
Надувная лодка Лас-5 была у отца с дядькой на противоположном конце залива. Было понятно, что кто-то из них уже плывет ко мне, но выдержать эти минут десять было для меня мукой. Помню, хотелось плюнуть на холодную воду, раздеться и сплавать посмотреть остался или ушел мой трофей. Помню, как наконец, из под моста вынырнула лодка из полумрака, как дядька уточняя у меня ориентиры бысро греб в указанном направлении. Как со страхом и надеждой я ждал пока он доплывет до указанного мною места. Когда же дядька поднял за шею в вытянутой руке моего гуся с откинутым в сторону крылом счастливее меня, наверное, не было человека на свете…
Остаток вечерки я не охотился. Сидел и исполненный радостью и гордостью рассматривал крапчатую грудь, розовые лапы своего первого гуся, не обращая внимания на редких, тянущих уже почти в темноте все также далеко от меня уток и на редкие выстрелы отца с дядькой…
Тот самый гусь. Фото автора
Дальнейший разговор с незнакомым охотником плавно перешел к егерю Новикову. Надо сказать, что наши отношения с эти человеком, жизнь которого трагически оборвалась, от взрыва гранаты через пару лет после описываемых событий, по началу не сложились. Кода мне было лет 12 мы двумя семьями путешествуя по Калиниской области на машинах с палатками на недельку заехали на Шитовскую базу. И черт дернул меня тогда начать вытаскивать из корней прибрежного куста вросшую в него и явно брошенную капроновую сеть.
Грешным делом был у меня тогда замысел сделать из нее несколько телевизоров. За этим занятием и был ”пойман” егерем, после чего отведен к отцу. Все попытки отца смягчить ситуацию и извинения успехом не увенчались. Вердикт Новикова был неумолим: — Завтра с утра на выезд! Никогда не отличавшийся покладистостью полковник отец, не поленился сходил на берег метров за триста, дабы оценить размер возможного ущерба. Посмотрев, ”сеть” вернулся к егерю и попытался его устыдить.
Но егерь был неумолим, сказав, что уже несколько лет не соберется срезать с явно брошенной драной почерневшей от времени сети поплавки. Основной же его довод был убийственно прост – Не твое, не трогай! Слово за слово, разговор перешел на тона и отец послав Новикова нахер, пошел грузить машину. Через пол часа мы уехали, но… время лечит. Потом мы не раз охотились с отцом у него и застали пару раз там такую охоту на пролете, когда патронташ и у него и у меня с запасными патронами расстреливались за час, а нырок все походил и подходил к чучелам… Такое не забывается….
Фото автора
Со слов нового знакомого стало известно, что было не мало охотников приезжавших именно к этому егерю из года в год. Это, безусловно, свидетельствовало о том, что Геннадий Новиков был хорошим егерем и неплохим человеком, о судьбе которого и судьбе тех мест можно прочесть в послесловии. Топя печурку и беседуя, спать мы тогда легли ближе к рассвету.
К утру ветер стих, разъяснилось, мороз еще усилился — озеро встало. Небольшая ватага оставшихся ночевать у егеря в доме охотников, перед отъездом высыпала на берег поглазеть на замерзшее ледяное поле. Все были веселы и шутили. Только нам с Максом было не до смеха.
Через несколько часов мы уехали в сторону Калинина. Новые знакомые, задержавшиеся на пару дней помочь егерю убрать лодки и подготовиться к зиме, любезно предоставили нам заднее сидение своего 412 Москвича. Дальше была электричка и поздним вечером, чуть больше чем через сутки нас снова встречала извечная суета Лененградского вокзала. Трофеев мы тогда не добыли, но добыли мы нечто большее.
